Рыбья Кровь и княжна

— Ты изменил все их представления о варварах, — смеясь, говорил отец Паисий, довольный, что снова видит предмет своего жизнеописания живым и невредимым. — Больше всего наших стратиотов убивает, что вы не боитесь никакой черной работы, умеете и дома строить, и сами себе одежду стирать, и без хорошей еды долго обходиться.

Адаш, как когда-то на побережье близ Дикеи, при арсах бросилась в ноги Дарнику и крепко прижалась к ним.

— Хорошо, хорошо, — приговаривал по-хазарски Рыбья Кровь, смущенно гладя наложницу по голове. Всегда бесчувственные и недоверчивые арсы деликатно отводили в сторону глаза.

Кошка, оставшаяся от Лидии, та тоже учудила: вскарабкалась по князю, как по дереву, и воротником улеглась на его плечах, победно урча.

Рад был возвращению Дарника и мирарх.

— Ну а дальше что? — спросил он, когда Рыбья Кровь рассказал ему подробно о всем рейде. — Отдыхаете и снова в поход?

— Такими вылазками мы двести лет будем освобождать ваш Крит.

— Что же тогда?

Дарник не спешил отвечать и делал это весьма красноречиво.

— Хочешь взять дромоны и высадиться на восточную часть острова? — понял Золотое Руно.

— Не совсем так.

— А что же еще?

— Хочу взять тебя и всю ромейскую миру и высадиться на восточный Крит, — подчеркнул князь. — Вернее, это ты со своей миром возьмешь туда меня, сербов и италиков.

— Ты сошел с ума! Среди зимы плыть неизвестно куда и высаживаться не зная, что нас там ждет!

— Хорошо, беру только две ромейских тагмы и две тагмы италиков. Но ты все равно должен плыть с нами.

— Разве тебе нужен там какой-нибудь начальник? — продолжал сопротивляться Калистос.

— Во-первых, ты нужен, чтобы показать арабам: здесь сам мирарх, и это не временная вылазка, а решительное отвоевывание всего острова.

— А во-вторых?

— Во-вторых, я пятый год воюю без начальника. И первый раз хочу, чтобы он у меня был. А ты очень подходишь на это место.

— Ну, негодяй! — расхохотался Калистос. — Знаешь, как ко мне лучше всего подойти… — Он чуть призадумался. — Комиты меня растерзают за такое полководческое взбрыкивание.

Действительно, на большом военном совете, состоявшемся на следующий день, все ромейские комиты выступили против подобной авантюры. Им вторили навклиры дромонов и комиты италиков, хорошо говорящие на ромейском языке. Сербские воеводы и липовские хорунжии помалкивали, выжидающе поглядывая на Дарника. А тот молчал, давая мирарху возможность самому все обосновывать.

В ход у противников дерзкого похода шли и невозможность плавания по бурному зимнему морю, и отсутствие продовольственных запасов на новом месте, и даже вялость воинов, уже настроившихся зимовать на Акротири.

— Теперь ты говори, — утомившись, передал слово князю Калистос.

— Все что вы говорите, все верно, — с какой-то даже почтительностью в голосе обратился к комитам Рыбья Кровь. — Но давайте вновь соберемся через два дня. Пусть сначала во всем войске узнают, что варвары: словене и сербы — снова хотят идти и побеждать, а ромеи и италики, побеждавшие всех тысячу лет, теперь умеют крепче всего держаться за теплые одеяла. Если через два дня вы опять назовете своих воинов сонными и вялыми, то так тому и быть: будем освобождать Крит еще двадцать — тридцать лет.

На том архонты с воеводами и разошлись.

— Хитрое предложение, — так оценил слова князя Золотое Руно. — При любом результате ты в выигрыше. Потом в случае неудач просто разведешь руками и скажешь: я же говорил, как надо было действовать.

Через два дня совет архонтов был уже совсем другим. Военачальники деловито обсуждали, сколько чего брать, какие тагмы грузить на дромоны и как подгадать с хорошей погодой и попутным ветром. Еще неделя ушла на приготовления. Дарник готовился по-своему: собирал всех липовцев по сторожевым вежам и менял их там на сербо-италийские гарнизоны.

Трижды из-за погоды отплытие откладывалось, наконец, после продолжительной непогоды показалось солнце, задул устойчивый западный ветер, и восемь дромонов с тремя тысячами воинов вышли из залива Суда, чтобы под всеми парусами и на веслах устремиться на восток. Прежних гребцов с собой не брали, их места заняли сами воины и, меняясь каждые два часа, неутомимо гнали суда вдоль берега.

Отец Паисий также находился рядом с Дарником и, верный своей писарской цели, продолжал задавать вопросы:

— Как будет правильнее выразиться: морской поход был задуман и разработан тобой или мирархом Калистосом?

— Пиши: мирарх Калистос настолько ослепил словенского князя умом и великодушием, что тому радостно было подчиняться великому ромею.

— Смотри, я так и напишу, — грозился священник.

— Пиши-пиши, — подзадоривал его Дарник.

— А как ты оценил боевые качества ромейской миры?

— Набранное по государственной повинности войско хорошо для защиты своей земли, для разбойных набегов лучше вольные изгои.

— А как будет, если придется сражаться каждый день без больших побед?

— Тут я скорее поставлю на ромейскую миру.