Рыбки в пятнах света

Теперь я все понял. Я могу сказать Тиаки, когда мамы не станет.

– Понял. Сделаю, как ты хочешь, – пообещал я.

– Здравствуйте! – послышался у двери мягкий голос.

Это была Мисако. Мы с мамой поздоровались с ней.

После того как маму положили в больницу, Мисако несколько раз приходила со мной ее навестить, и они познакомились. Потом Мисако стало посещать ее одна.

Мы втроем поговорили на отвлеченные темы, в том числе о том, как будем жить с Мисако. Нам очень хотелось успокоить маму.

– Хорошая девушка, – тихо проговорила мама, когда Мисако ушла.

Но глаза ее оставались удивительно равнодушными.

Их взгляд поселял в душе чувство вины и тревоги.

Мама явно догадывалась, что я разыгрываю перед ней спектакль. Она видела меня насквозь – мое бессердечие и неискренность, бегство от Тиаки к Мисако и страдания, которые я причиню Мисако в будущем.

Прозвенел звонок, возвещая, что время визитов подошло к концу.

Я вышел из палаты, раздираемый противоречивыми чувствами: с одной стороны, меня, как за волосы, тянуло обратно, с другой – хотелось как можно скорее вырваться на волю.

Это было три дня назад.

* * *

– Виноват, извини. Я не собирался тебе говорить. Мама тоже просила: «Не говори Тиаки».

Я опускаю голову, понимая, что единственный способ противостоять ее упрямому натиску – это смиренно извиниться.

– Вот, значит, как…

Аки не знает, что еще сказать; на ее лице обида.

– Мама не хочет, чтобы ты переживала из-за нее. Ну, ты понимаешь…

В ответ на мою поспешную попытку как-то сгладить ситуацию она отворачивается.

Логически она все понимает, но чувствует себя отвергнутой.

Конечно, мне очень жаль, что мои опрометчивые слова так разволновали ее.

– Я еще раз у нее спрошу. Обещаю. Объясню ей, что ты хотела бы навестить ее. Подожди немножко. Я тебе позвоню. Непременно.

Я говорил искренне, и это возымело действие – Аки смягчилась, хотя и неохотно.

– Хорошо. Только позвони обязательно.

– Окей.

По лицу Аки видно, что ей неловко за свой эмоциональный порыв. Она берет стакан и делает глоток.

Став невольной причиной этого всплеска эмоций, я с виноватым видом тоже подливаю себе сётю.

– Маме приходилось очень тяжело с маленькими детьми, – помолчав, тихо говорит Аки. – И вот теперь, когда она вырастила сына, он устроился на работу и собрался жениться, могла бы наконец вздохнуть спокойно, а тут такое дело… Это несправедливо.

– Да.

Мама никогда не жаловалась, не сетовала на судьбу, но у нее, должно быть, было много претензий к первому мужу, которого больше нет на свете.

Какие чувства она испытывала к нему?

– Я тогда еще мало понимал – что возьмешь с ребенка, но у нашей семьи были финансовые проблемы, долги. И еще у мамы была младшая сестра – по-моему, я тебе о ней рассказывал. Тетушка Фунахаси. У нее с детских лет были серьезные проблемы со здоровьем.

– Ну да, – поддакнула Аки.

У ее приемных родителей было мало родственников, о них почти не говорили, поэтому как только я заводил разговор о родне, по рассеянному выражению ее лица становилось понятно, что эта тема ей не очень интересна.

– Как-то мама сказала, что женщинам в нашей семье не везет на мужчин. У тетушки Фунахаси первый муж умер, и она вышла замуж повторно.

– Хм… Не везло на мужчин? – Она громко вздыхает и добавляет серьезным тоном: – Мне, что ли, эти гены передались?

Я невольно усмехнулся:

– Ну ты скажешь.

– Я серьезно.

Она бросает на меня сердитый взгляд и продолжает:

– Но ведь ее второй муж, твой отчим, похоже, хороший человек, да и у тети твоей замечательные дом и семья. Разве нет? Так что я бы не сказала, что им не везет на мужчин. Скорее, она училась на ошибках. Если это семейная традиция, то я не против.

В ее словах нет ни иронии, ни скрытых намеков.

«Надо же!» – думаю я и смотрю на Аки. Ее взгляд устремлен куда-то вдаль.

Не на меня, не на нашу комнату, а куда-то далеко-далеко.

Это вызывает у меня что-то вроде раздражения.

Неужели я больше ничего для нее не значу? Может статься, что она, на мое удивление, покинет этот дом без сожалений. Я собирался ее оставить, а не получится ли так, что это она бросит меня?

Я представил ее во Вьетнаме.

Она стоит на ветру, который колышет ее волосы. Я вижу ее четкий профиль, осязаю исходящее от нее ощущение свободы.

Я остался в прошлом. Ее взгляд полон бодрости и свежести. Так смотрят женщины, начинающие новую жизнь.

Я вдруг чувствую себя брошенным и одиноким.

Впервые у меня возникают неуверенность и сомнения: какая жизнь будет у меня с Мисако? Даже дышать стало тяжело.

Размеренное, приземленное, обыденное существование. Это же клетка. Жизнь в невидимой клетке, которая будет тянуться вечно, опутанная мягкой сетью доброты и здравого смысла.

– Надо посуду помыть. Много съели и выпили.

Она приподнимается и полусидя начинает собирать опустевшие тарелки. Морщит нос.

– Ну и запах здесь, однако. Включу вентилятор.

Она права. Несмотря на открытое окно, в комнате смесь ароматов еды, алкоголя и сигарет.

– Да, пожалуй.

Я посмотрел на часы в парке. Уже одиннадцать.

Скоро наступит завтра.

Мы сидим здесь всего несколько часов, а кажется, что прошла вечность.

На кухне загудел вентилятор.