Рыбы

И как только мерзкие типы вроде Трента ухитряются и жену держать, и такую женщину, как Клэр, цеплять.

– Да, но он даже не попытался с ней спорить.

«Послушай, так оно и бывает, когда трахаешься с женатиком, – хотела сказать я. – Вот такие вы, полиаморы несчастные. Никогда вам не заполучить кого-то целиком». Хотела, но промолчала. Кто я такая, чтобы что-то говорить? Сама ведь только что трахалась в общественном месте с парнем, у которого есть подружка, и еще хотела, чтоб он в любви к тебе признался, вечной и нерушимой.

– Как подвязки? Получилось? – словно прочитав мои мысли, спросила Клэр.

– Жуть. Знаешь, думаю на какое-то время со всем этим завязать.

– Нет! Ни в коем случае! Оставайся такой же, я это в тебе просто обожаю! К тому же ты только начала!

– Я просто шизанулась.

– Это тебе в гребаной группе в башку вколотили, да? Охо-хо, получается, снова мне одной со всеми этими членами разбираться. Трент в моих глазах все равно что умер, но зато Дэвид теперь внимательнее, чем раньше.

– Ну так делай ставку на Дэвида. Он, по крайней мере, помоложе и погорячее.

– Нет, с ним не все так просто. Уж слишком горяч. Боюсь, как бы не запасть всерьез. Тут какой-то буфер нужен.

– А тот парень из «Best Buy»? Красавчик.

– Одного его мало. Он ведь был номером три, помнишь? Мне нужны два новых. Или он может передвинуться, подняться на второе место, но тогда мне все равно нужен новый третий. Мне нужны трое.

Наблюдая за Клэр, видя ее безумие, я убедилась, что поступила правильно, вернувшись в группу. Она может завести гарем из тысячи жеребцов, но правда в том, что никто не удовлетворит ее потребность во внимании и заботе. Заполнить эту пустоту так же невозможно, как бездонную пропасть. Клэр желает преданности, но стоит кому-то из них – даже тому, кто нравится ей больше других, например Дэвиду, – потребовать того же от нее, как все мгновенно заканчивается. Если бы он по-настоящему полюбил ее, попросил переехать к нему, она устала бы от него уже через месяц. Взглянув на Клэр, я поняла, что в целом мире нет того, кто смог бы сделать это для нас. Заполнить пропасть. Вот почему от пробелов у Сафо веет такой грустью. Там, где было что-то прекрасное, теперь пустота. Все стерло время. И с этим никто не может ничего поделать. Кто-то пытается всунуть что-то свое, какую-то биографическую чушь. Я с самого начала притворялась, говорила себе, что там никогда ничего не было, и делала это, чтобы не чувствовать боль утраты. Хотела остаться неуязвимой для времени, невосприимчивой к боли. Но притворство не срабатывало, обмануть себя не получалось. Все растворялось, исчезало. На самом деле полного довольства никто и не хотел. На плаву мы держались только благодаря иллюзии, всей этой суете, связанной с представлением, что однажды мы получим все и даже с лишком. Но ведь если все получил, то и никакого удовлетворения уже нет. Ты просто переключишься на что-то другое. Единственный способ не утратить аппетит – принять пустоту и не пытаться засунуть в нее кого-то еще.

Попрощавшись с Клэр, я первым делом заблокировала на телефоне Гаррета и удалила приложение Тиндер. Потом отправилась в «Whole Foods» и накупила всякой дорогущей всячины: филе трески, моллюсков, хорошего оливкового масла, бутылку белого вина, черных трюфелей, лук-шалот, лисичек. Не забыла и ингредиенты для любимого блюда Доминика – индейку, горошек, цукини. И пусть повар я не самый лучший, нас ждало небольшое пиршество.

Сначала я приготовила ему. Мне нравилось смотреть, как он ест, как полностью отдается процессу и не отвлекается на постороннее, сразу переходит к делу и не тратит время даром. Мне нравились звуки, которые он издает своими черными губами и розовым языком: чавканье, причмокивание, урчание. Время от времени он останавливался и, продолжая жевать, бросал на меня взгляд, словно говоря: «Ну и на что ты смотришь? Я просто ем. Мы все это делаем, ты же знаешь».

Позаботившись о Доминике, я приготовила филе и моллюсков в белом вине и оливковом масле, поджарила до хрустящей корочки грибы и лук-шалот. Получилось восхитительно. Я допила вино и села за Сафо.

Пробелы у Сафо не являются намеренно созданным негативным пространством, и я не предлагаю признавать их таковыми. Слова ушли, исчезли и уже не вернутся. Можно пытаться заполнить пустоты биографическими знаниями, но они не продублируют музыку. Гадание над брешами не способно имитировать музыку. Как не способно имитировать пропавшую музыку и молчание самих пустот. Но молчание ближе к ней.