Рыбы

И я поскакала домой. Или даже побежала. Тео снова со мной, мы будем вместе – радость моя не знала границ. Ничто не могло разделить нас. Я была счастлива. Пустоты как не бывало. Она не могла, не смела тронуть меня. И я могла быть где хочу и делать что хочу.

На дюне я споткнулась, упала на осколок раковины и поцарапала колено. Пришлось остановиться. И тут же мелькнула мысль: а не знак ли это? Не предостережение ли, указывающее, что связь с Тео – ошибка? Пострадавшее колено болело, в порез набился песок. Но я хотела, чтобы о колене позаботился Тео и только Тео. Хотела, чтобы со мной понянчились. Дома я не стала ни промывать рану, ни накладывать повязку. Пусть Тео увидит, что случилось, поймет, что я пострадала и требую внимания и заботы. Пусть даже Тео входил в мой мир, давалось мне это нелегко. Я шла на жертвы и рисковала. И он был не единственным, кому пришлось трудно. Порезы, ушибы – в этом всегда есть что-то немного романтичное. Чтобы о тебе позаботились, нужно стать пострадавшим, жертвой. Вот я собиралась предстать перед ним пострадавшей.

Интересно, что он станет делать? Высасывать кровь из раны, как вампир? Вылизывать, как вылизывал только что менструальную кровь? Никакой он не вампир, конечно, а кто-то вроде мифического существа, но это не имело значения. Даже будь Тео с ногами и без хвоста, даже будь он настоящим вампиром, для меня бы это ничего не значило. Я бы поднесла колено к его губам и сказала: «Пей, пожалуйста. Надеюсь, тебе понравится». Я хотела, чтобы он помог мне, даже если для этого придется съесть меня или выпить. На меня вдруг навалилась усталость. Невероятная усталость.

Доминик уже скулил. Наверно, от меня пахло Тео, и он учуял этот запах.

– Пора вздремнуть, – сказала я, доставая из шкафчика таблетку транквилизатора. Запасы его быстро сокращались, и меня еще ждали объяснения на этот счет с сестрой. Может быть, Анника ничего не заметит или подумает, что я употребила его сама. Или, может быть, стоит обратиться к другому ветеринару, купить еще таблеток, и тогда никто ни о чем не узнает. Скормив транквилизатор с помощью маскировочного кармашка «пилл-покет», я села рядом с псом, и он положил голову мне на колено.

– Ничто – прекрасно, и все – ничто. Все – ничто, и все прекрасно. – Я понятия не имела, что говорю и что хочу сказать, но чувствовала себя загипнотизированной радостью и ожиданием.

Дождавшись, пока дыхание выровняется, я выскользнула из буфетной, закрыла дверь и на цыпочках двинулась к выходу.

«Вот они, любовные раны, – думала я, волоча по берегу тележку. – Вот почему любовь – боль».

Высокие, благородные чувства владели мной. Я видела себя женщиной, идущей за своим мужчиной на поле битвы, или мужчиной, идущим спасать свою женщину. Да, роль спасателя досталась мне, потому что у Тео с ногами было хуже. Я, по крайней мере, могла идти на своих по суше. Да и зачем сравнивать? Мы же не соревнуемся, кому больнее? Кроме того, облизывая меня, он был моим спасителем. Сильным и нежным. Мы могли чередоваться.

А потом я увидела Тео в лунном свете, и все было как в тот, первый, вечер. Его определенно назначила мне судьба. В голове прозвучали слова: «Никто не знает, что они делают на Земле или даже вне ее». Боги не знали даже, что боги делают, при условии, что боги вообще есть. А пустота знала, что делает? Знала себя? Может быть, пустота даже не знала, что делать с собой, и сама себе не нравилась. Может быть, пустота знала только, как заполнять себя людьми. Тео, похоже, не знал, что делает. И я тоже не знала. Так что в этом отношении мы были подобны богам.

– Упала. Поранилась.

– Знаю. Видел. Хотел забраться на камень и ползти к тебе. Хотел окликнуть тебя, но появился джип, так что пришлось возвращаться в воду.

У меня потеплело на сердце. Надо же, он стремился помочь. Как же приятно. Нет, я не хотела быть слабой, но здесь речь не шла ни о женственности, ни о мужественности. Как человек вообще, я была довольна, что кто-то – такой вот замечательный, как Тео, – беспокоится обо мне. Вообще-то, обо мне беспокоились многие, даже слишком многие, и я не была от этого в восторге. Но беспокойство Тео волновало меня сексуально.

– Давай помогу забраться в тележку, – предложила я.

– Нет, сам справлюсь. Тебе же больно.

Он ловко съехал с камня прямо в придвинутую вплотную тележку.

– Лучше помоги мне с одеялом.

Руки у него были сильные и крепкие, как мрамор, и вместе с тем гибкие. Глядя на него, я ловила себя на мысли, что попала в какой-то миф. Ты поранилась ради него, поранилась ради любви, и он поранился тоже. Но на суше хвост был помехой. На суше Тео был половинкой, а в море – полноценным. И я чувствовала себя только половинкой. Но была ли я полноценной где-то? Этого я не знала. На суше Тео был подобен Гефесту, косолапому кузнецу-рогоносцу. Ему была нужна я. Но в воде он был ловок и силен, как Посейдон, только моложе и прекраснее. А если он сын Посейдона? Заблудший сын. Может быть, он – сама Афродита.

– Идем, – сказал Тео. – Доставим тебя домой. И я покрою поцелуями все твои раны.

42