Рыбы не знают своих детей

Особенно ярко запечатлелся один погожий, солнечный денек, когда мы с девчонками дяди Егора первый раз вышли во двор. Одели меня в длинный, до пят, ватник, голову повязали мягкой пуховой шалью, ноги обмотали портянками и сунули в скособоченные, болтающиеся на тонких моих ножонках валенки. Должно быть, зима уже шла к концу, даже, возможно, начиналась весна, потому что снег был мягкий и липкий, и старшая — Наташа — катала большие шары, лепила снеговика, а мне отставать не хотелось, но свободные валенки падали с ног, полы ватника мешали бегать, и я спотыкался на каждом шагу, пахал носом снег. Вечером, когда пришли меня забирать домой, я рассказал своим о том, как было весело. Мама почему-то прослезилась, а потом сняла с пальца кольцо и захотела надеть его тете Настасье, а та все пятилась и руки прятала за спину, будто обжечься боялась. Мама все шла за ней и держала тремя пальцами это большое кольцо, а сама что-то горячо говорила, говорила, пока Настасья не рассердилась, покраснела вся и давай кричать: «Нет, нет, нет!» Мама подвела меня к тете Настасье, которая прислонилась к печке и обеими руками сжимала свои красные, горячие щеки, взяла ее за руку и велела мне поцеловать. Так и сказала по-литовски: «Поцелуй, детка, тетину ручку, ведь если бы не она, мы бы тебя, может, и живым не увидели». Я сделал, как мне сказали. Но только дотронулся губами до ее пахнущей мылом кожи, тетя Настасья как вырвет руку да как заорет, будто я собирался ее укусить. Она кричала, вопила не своим голосом, а потом вдруг расплакалась. Так они стояли друг против дружки и обе плакали навзрыд. Тут со страха заревели мы — где нам было понять, что перед нами происходит. Сначала я, а потом их младшенькая — Оля… Эх!

А летом мои родители срубили свой дом. Там тоже кругом тайга да тайга. Только не лиственница, а больше сосна, кедр, пихта. Никто не запрещал строиться, никому дела не было, какое дерево ты рубишь и для чего. Были бы желание да сила. Хоть дворец построй, хоть царский терем. Ну, отец и размахнулся. Конечно, без Егора он бы не справился. Лес, правда, рядом, но бревна на своем горбу не донесешь. Егор на тракторе приволок деревья, он же и строить помогал. Славная вышла изба. Мы потом долго в ней жили, а она все пахла смолой, точно вчера срубили…

* * *

Юлюс умолк. Я ждал, когда он продолжит свой рассказ — наверняка в его памяти ожили сейчас и другие воспоминания далекой детской поры. Но Юлюс молчал. Посасывал потухшую сигарету и молчал.

Мы снова взялись за работу. Оставалось поставить печку, сколотить нары, столик, навесить дверь, вставить окна. За плотницкую работу взялся Юлюс, а возню чернорабочего предоставил мне. Возле дверного проема, в углу зимовья, я первым делом сбиваю большой ящик, потом начинаю таскать в него ведрами землю и стараюсь поплотнее ее утрамбовать — на ней будет стоять железная печка. А для того, чтобы стояла она ровно, чтобы ни один ее край не провалился и не осел — подкладываю камни. Под каждый угол печки подсовываю по плоскому голышу.