— Имей я доступ к своим сокровищам, я осыпал бы вас дождем из драгоценных камней!
Она улыбнулась и сказала, прижимая руку к сердцу:
— Но вы ведь и так уже подарили мне брошь! — Она носила его брошь приколотой внутри бюстгальтера, потому что опасалась, как бы ее явная древность и уникальность ручной работы не вызвали ненужных вопросов. — Вы и так уже надарили мне слишком много всего! Вы и наряды мне покупали, и… Вы были так добры ко мне! — И, с тою же улыбкою на устах, она заключила:
— Знаете, Николас, эти последние несколько суток, с тех пор как мы повстречались, были счастливейшими днями в моей жизни! И я надеюсь, что вы никогда не вернетесь к себе!
Она произнесла это и тут же зажала рот рукой.
— Ой, я не это хотела сказать! Ну, конечно же, вы обязаны вернуться! Вы должны вернуться к вашей красавице жене! Вы должны… должны родить наследников, которые могли бы распоряжаться после вас всеми вашими великолепными владениями — и вам уже не пришлось бы отдавать их в королевскую казну! Но осознали ли вы то, что, когда доктор Нолман сообщит вам, кто вас предал, вы уже войдете в состояние возвращения?! В тот же самый миг: стоит Ли произнести имя — и вы исчезнете! Пуф — и все, вас больше нет тут! Или что-нибудь в этом же роде!
Николас, шаривший в корзинке, прервал свое занятие.
— Завтра утром я буду это точно знать! — воскликнул он. — Неважно, пожелает ли он мне это сказать или нет, я все равно все поутру выясню!
— Так стало быть, завтра утром? — переспросила Дуглесс и поглядела на него так, как если б хотела навеки сохранить в памяти его облик. Она осмотрела все его тело: и обтянутые тканью рубашки широкие плечи, и плоский живот, и мускулистые ноги. «А ноги у меня красивые», — произнес он когда-то, и она вспомнила, как он выглядел, обернутый лишь полотенцем.
— Николас, — прошептала она, наклоняясь к нему.
— А что это такое? — неожиданно спросил он, поднимая тарелку с пирожными к самым их лицам.
— Это — «картошки» с шоколадом, — ответила она раздраженно, чувствуя себя полной дурой. Кого же, спрашивается, она дурачит?! Ну, пусть он и поцеловал ее несколько раз, но ведь это после того, как она сама кинулась ему на шею! И, несмотря на это, проведя утро с Арабеллой, он возвращается от нее с расстегнутой сорочкой!
— Не бойтесь, съедобно! — буркнула она. Да, похоже, единственное, чем она может ублажить его, так это едой или пластиковыми упаковками! А ей так хотелось коснуться его, так хотелось — даже кончики пальцев у нее заныли! Но он, видимо, вовсе не испытывает к ней подобных чувств!
— Я думаю, будет лучше, если мы пойдем в дом, — скучным голосом сказала она. — Скоро вернется Арабелла и потребует вас, — Она хотела встать, но Николас схватил ее за руку.
— Скорее я провел бы час в вашем обществе, чем целую жизнь возле Арабеллы! — воскликнул он.
У Дуглесс запершило в горле, и она не решилась посмотреть ему в лицо: непонятно, правду ли он говорит или просто старается утешить ее?
— Спойте мне что-нибудь, пока я буду есть эти пирожные! — попросил он.
— Я не умею петь, да и песен не знаю. Может, историю какую-нибудь рассказать? — откликнулась она.
— Ум-м-м! — только и сумел выдавить из себя он, ибо рот его был набит шоколадом.
Дуглесс, понимая, что существует огромный выбор новых для него историй, составляющих привычную часть нашей культуры, но о которых он ничегошеньки не знает, стала рассказывать Николасу про доктора Джекила и мистера Хайда.
— Да, — прокомментировал он, — мой кузен — точно такой же! — К этому времени он уже успел расправиться с целой тарелкой «картошек», а потом, к удивлению Дуглесс, улегся, положив голову ей на колени.
— Если вы и впредь намерены объедаться так, как вы только что это проделали, то, весьма вероятно, здорово растолстеете! — заметила она.
— Так вы меня толстым считаете, да? — спросил он, поднимая на нее глаза — сердце Дуглесс при этом буквально запрыгало у нее в груди. Похоже, он прекрасно понимает, какое воздействие оказывает на нее, да еще и подсмеивается над ней, поскольку на него ее присутствие, видимо, никак не влияет! Какой-то интерес к ней у него возникает лишь тогда, когда. рядом с нею появляется какой-нибудь другой мужчина!
— Закройте глаза и будьте паинькой! — скомандовала она и принялась рассказывать ему одну историю за другой, одновременно гладя его по волосам — густым и мягким и лежащим такой красивой волной!
Солнце уже почти зашло, когда Николас открыл глаза и посмотрел на нее долгим взглядом.
— Нам надо идти! — тихо сказал он.
— Да, — ответила она тоже тихо. — Сегодня вечером я попробую узнать у Ли, кто же вас оклеветал.
Он переменил позу и теперь стоял перед ней на коленях, а руку положил ей на щеку. Дуглесс подумала, что он опять хочет поцеловать ее, и у нее перехватило дыхание.
— Когда я вернусь к себе, я стану думать о вас! — произнес он.
— А я — о вас! — откликнулась она, кладя свою ладонь поверх его ладони.
Но он отнял свою руку и, взяв лежавшее на крышке корзинки кольцо с изумрудом, вложил его в ее ладонь, согнув над ним пальцы.