Рыцарь и его принцесса

Перед отцом и мачехой стояли шестеро богато одетых мужчин, но говорили только двое, прочие держались независимо, но несколько поодаль. Вероятно, те последние были лучшими воинами и приближёнными, тогда как двое первых — риагами. Риаги же составляли друг другу разительное несоответствие.

Один был ещё молодым мужчиной, высокий и статный, и оружие при поясе смотрелось вполне уместно. Чёрные волосы были подобраны у висков в косицы, прочие гривой стекали по спине до самых лопаток; загорелое и обветренное лицо было по-мужски привлекательно, губы умели улыбаться и с готовностью демонстрировали это умение, открывая ровные ряды зубов. Заметив мой взгляд, незнакомец заговорщически подмигнул.

Второй был старик, кряжистый и совершенно лысый, с выбритым лицом, таким багровым, точно его обладателя только что смертельно оскорбили, и старика вот-вот хватит удар. Одет он был богаче всех пятерых спутников вместе взятых, но, в отличье от плечистых воинов, на нём роскошные ткани висели мешком, и лишь пояс едва удерживал напор вислого брюха. По символам на одежде можно было догадаться, что старик и мужчина принадлежат одному рода. «Вероятно, старого риага сопровождает молодой наследник», — подумала я.

Поведение отца и мачехи подтверждали это предположение. Ард-риаг был само радушие, Блодвен с успехом изображала любезную хозяйку, расточая хвалы достойнейшему риагу и его прославленному доблестью сыну Стэффену. Обстоятельство это немного удивило: по летам старик годился черноволосому воину скорее в деды, нежели отцы, но вскоре эта нескладность перестала занимать. По беспримерной ласковости отца и мачехи несложно было сообразить, что они имеют виды на этих риагов. А я выступала, по всей видимости, тем товаром, в котором были заинтересованы риаги. Что ж, это не явилось откровенностью, и я ничем не выдала чувств.

Слово было у старика, мужчина почтительно предоставлял отцу право вести переговоры — брачные с тою же торжественностью, как ведутся военные. Блодвен любезно улыбалась воину, и я отстранённо подумала, что он и впрямь должен нравиться женщинам. Понимала это, но не чувствовала ровным счётом ничего, сердце моё было отдано раз-навсегда, и не передарить его было, не перекупить. «Что ж, — уговаривала себя, — коль с Джерардом не быть, едва ли стоило ожидать лучшего. Ведь тот, кого мне прочат в мужья, прославлен уже в молодые лета, отважен и весел, не увечен, хорош собою. И, раз уж мне заказано любить супруга, как-нибудь да свыкнусь с ним». И он, хоть и улыбается Блодвен и отвечает ей учтиво, но смотрит на меня со всё возгоравшимся пылом. По крайней мере, он не будет так безразличен ко мне, как отец к мачехе.

Словом, к чести его, вёл он себя достойно, одно лишь несколько удивило: когда пришёл черёд принести дары, и отец благосклонно кивнул, чтоб я поднялась и приняла их, драгоценные ларцы вручал не будущий супруг, а свёкр. Проговорив положенные слова признательности, передала дары стоящим здесь же слугам. Жених же, поклонившись, произнёс какую-то учтивость, но я не расслышала и лишь кивнула, спеша скорее вернуться на своё место.

2

Когда беседа подходила к завершению, отец отчего-то помрачнел и сделался менее разговорчив, Блодвен же казалась совершенно счастливой. Со своего кресла я едва могла видеть деда, к тому же его загораживали рослые воины, но он выглядел не на шутку встревоженным. Что ж, не всякий день единственную внучку выдают замуж, да ещё и не обговорив заблаговременно решения с её дедом. Впрочем, последнее вполне согласовалось с отцовским нравом.

Меж тем выдалось свободное время, которое все употребили соответственно своим желаниям. Кто-то задрёмывал там же, где и сидел, кому-то не прискучило насыщать утробу, кто-то же ощутил настойчивую потребность в посещении уединённых мест. Блодвен с ласковой улыбкой предложила пройтись, удивившись блажи мачехи, я пошла за нею.

Словно добрая подруга, она взяла меня под руку и доверительным тоном полюбопытствовала, как показался мне жених. Мне же решительно нечего было на это ответить.

— Он недурён собой, — ответила, поколебавшись.

— Это славно, если ты так считаешь, — ответила мачеха.

Я пожала плечами. Едва ли в Таре сыскалась бы хоть одна женщина, считавшая иначе.

— Ну, а в остальном? Хочу знать твоё мнение, — допытывалась Блодвен, и, утомившись бессмысленной беседой, я говорила, чтобы хоть что-то сказать:

— Я слышала, как превозносили его доблесть. Стало быть, он славный воин.

— О, боюсь, время его побед прошло! — с притворным сожалением произнесла мачеха. Её взгляд с любопытством искал признаки чувств в моём лице, однако мне нечем было порадовать её. По правде говоря, мне было всё едино: гремит ли воинской славой имя моего супруга или покрывается паутиной забвения.