Рыцарь и ведьма

Они вышли на крыльцо. Солнце проваливалось между домами в клубы алой дымки. В мертвом драконьем глазу отражалось фиолетовое небо. Пахло осенью. Поежившись, девушка прильнула к рыцарю.

– И что теперь?

– Сейчас я подгоню машину. Бензина маловато. Боюсь, что придется дозаправить кровью дракона.

– Джуд, я не думаю, что смогу еще раз в случае чего…

– Нет-нет, мы аккуратно. Я и сам больше не потяну. Наполним бак, сделаем остановку у церкви. Там дракон хранил свои сокровища. Нам понадобится много золота, потому что так просто нас через границу не пропустят.

– Ты как будто предлагаешь что-то незаконное…

– Мы же не можем остаться в Анерленго.

– Определенно нет. Я видела чуму, Джуд. Видела жемчужную болезнь. Заболевшие уже не похожи на людей.

– Им уже не помочь. – Он легонько стиснул ее ладонь. – А мы с тобой еще можем остаться людьми. Ну как? Можно ради такого нарушить закон?

XI. Борьба с идеальным

17 октября. Поздний вечер. А может, уже и ночь. И тогда сейчас не 17-е, а 18-е. И на сон им остается всего ничего. София тянется к крану, но так и не решается его закрутить. Еще немного побыть под туго бьющим почти что кипятком. Сперва она сводила с поверхности тела то существо – серое, изнуренное, в царапинах и опаленных космах – которое увидела напоследок в зеркале. Потом, когда последние нечистоты скитаний исчезли в бурлящем отверстии у нее под ногами, девушка еще долго-долго стояла, потом сидела, обхватив руками колени, едва не задремывая, под упоительно горячей водой, чувствуя всею благодарной наготой, как жизнетворная стихия размягчает ее заиндевевшие мышцы и мысли.

– София, у тебя все нормально? – Джуд стучит в дверь.

Все-таки пора выходить. Да, теперь у нее все хорошо. От благоухающей мокрой макушки до сморщенных пальчиков ног. В зеркале больше нет серой нечисти; в запотевшем стекле – лишь туманные колебания розовых эманаций. Будущее не определено. Липкая смерть отступила.

Она выходит из своего парника в сухую и непрогретую реальность Джудовой квартиры.

– Чистая одежда – во втором ящике сверху. – Рыцарь провожает ее, запеленатую в полотенце, до гардеробной.

Пока девушка подбирает себе облачение, он проходится шваброй по ее мокрому следу. А то налила воды, как мстящая утопленница. Господи, ну и сравнение. Как дальше-то жить с такой профдеформацией.

Потом появляется София – и весь цинизм его ремесла отлетает прочь в присутствии чуда. Так фантомы и химеры сна рассеиваются от петушиного или детского крика, от возбуждающих запахов приготовленной пищи, от утренних объятий и поцелуев любимой. Она стоит перед ним, босая, скрестив стройные голые ноги: упругие голени физкультурной отличницы, ладные коленки, бледное родимое пятно на внутренней стороне левого бедра, – в его собственной неглаженной рубашке, которая ей в основном велика, кроме как в груди, обрисованной под тонким хлопком. Темная медь остриженных волос едва касается плеч.

София, сделав вид, что не заметила тягучего взгляда, обходит непривычное пристанище. Джуд успел немного прибраться, чтобы угодить гостье. Даже отправил заплесневелые тарелки в новомодный «Портативный посудомоечный аппарат Кюнрига», который рекламировали все лето. «Современная женщина, как и в прежние времена, нуждается в спасении. Но не от драконов и чародеев, а от полчищ грязных тарелок. Защити свою женщину от кухонных хлопот с аппаратом Кюнрига!»

София отщипывает дымящийся лоскут от телячьего бока, который они в голодном угаре заказали вместе с салатом, каштановым пюре и вином. И продолжает обход.

Книги на полках сплошь по рыцарской тематике. Кодексы. Бестиарии. Хроники. Каталоги оружия. Все тома расставлены в строгом тематическом порядке. В гостиной София находит еще одно имущество, отмеченное любовью Джуда: музыкальные пластинки. Целый отдельный стеллаж.

– София, оговоримся сразу. Не надо трогать это руками, если у тебя в них еда.

– Эта рука чистая! – Девушка предъявляет левую ладонь, одновременно облизывая пальцы правой. – А теперь и эта тоже!

Джуд прищуривается и вручает ей бокал вина.

Они чокаются.

– Между прочим, я на первом курсе играла в студенческой группе. Спекулировали на народном материале. Мы даже по радио выступали. Ты, может быть, слышал?

То не ветер над вереском свищет,
Не зарница блестит над грядой,
То, оставя внизу пепелище,
К небу взвился дракон молодой.

Ты ничем, вольнокрылый, не скован,

На просторе кружишь между скал.
Я чужая средь рода людского,
Отчий дом мне темницею стал.

Улетим, не хочу быть рабою,

Унеси меня, мой побратим,
Ну а если нельзя мне с тобою,
Лучше в пепел меня обрати.

Не слышал? А название у нас было в духе восемнадцатилетних…