Рыцарь и ведьма

18 октября. 06.20. Трасса 505. Нагруженная автомагистраль тянется среди полей, застеленных туманом и поверхностно обогретых первыми лучами рассвета. Опрятную монотонность пейзажа изредка оживит овечья отара или купа облезлых деревьев, притулившаяся к развалинам церкви, или заболоченная балка. Или крикливое черное облако, кружащее над холмом. Чего слетелись? Чего раскричались? С дороги не разобрать. Холм как холм. Терн да бузина. Наверное, с той стороны издохла лисица. А может, и кто покрупнее – вроде лося. Больно уж много воронья.

Клервана знала, что запах привлечет птиц. Но как она справедливо рассудила, вряд ли кто-то свернет с дороги, чтобы проверить, не лежат ли за холмом двенадцать трупов в военной форме без нашивок. А даже если свернет, ее отряд к этому времени будет уже далеко.

Темп они взяли хороший. Позади осталось оцепление из каменных глыб, вкопанных стоймя через равные промежутки и достигающих в высоту около тридцати футов: некоторые столбы не уцелели – на их месте лишь груды замшелых обломков, – но остальные незыблемо несут вековечную вахту, растянув строй на многие мили. Древняя граница человеческого мира.

Кругом геральдические цвета осени: сепия с высверками красного и бледной киновари, бессчетные тона мышино-серого, приглушенная зелень тисов и пихт. Если не считать доисторических менгиров, эта местность никогда не знала ни строительства, ни возделывания, ни иного рукотворного вмешательства.

Под ногами мягкий шорох увядшего разнотравья. Хрустят подсохшие стебельки. Нет-нет да и канет в топкую грязь подошва – тогда вынимание ноги требует старания, чтобы остаться при сапоге.

Воздух свеж и звонок, но неподвижен. И даже птичьи крики кажутся неродными. Чуждая, равнодушная красота, уцелевшая с тех пор, когда неназванный мир был сам по себе: дом и света, и тени, и цветения, и плесени.

«Что ушло, то возвратится, – думает Клервана. – Так будет повсюду, если жемчужная болезнь уничтожит людей».

Мысли распадаются на простые части, будто избыток кислорода подтачивает пошлые рассудочные нагромождения. Ум уступает инстинктам, и во взгляде человека та же настороженность, что и в слезящемся взоре медведя, который нюхает воздух, встав на задние лапы.

Клервана сглатывает. От плотного струения магии твердеют лимфоузлы, слюна становится вязкой, а десны начинают ныть, будто снова режутся зубы. На руках приподнимаются волоски.

«Мы ведь ведьмы. Дочери стихий. Эта наша среда. Барсучьи норы. Перегной. Роса. Крик сыча. Почему же так неуютно осознавать, что до ближайшей микроволновки полсотни миль? Мы слишком одомашнились, изнежились».

– Клер, идти становится труднее. Мне нехорошо, – подает голос Энзли, самая младшая в отряде.

Клервана ее не любит. Слишком капризная, слишком самовлюбленная. Но потому-то и способная остановить сердца двенадцати взрослых мужчин и ничего не почувствовать. Страшно представить, что там с сердцем у самой Энзли.

– Давай остановимся?

– Я предупреждала, что будет тяжело. Если остановимся, легче не станет. Мы просто дольше здесь пробудем.

– Я вся чешусь.

– Дайте ей бледной воды. Только глоток, не больше. Если еще кому-то невмочь, выпейте тоже по чуть-чуть. Главное, оставьте Жанне. Ей будет нужнее всего.

Спустя час семерка ведьм приближается к эльфийскому лесу. За буковой опушкой колышется зеленая тьма. Женщин обдает первобытным дыханием, в котором смешались горькие травы, сырые мхи и прелая листва. Идти дальше в открытую опасно.

– Лизелла, Наташа, пора выставлять экран. Адель, ты страхуешь Лизеллу. Гильда, а ты – Наташу. Вам тоже придется разуться. Жанна, ты идешь за мной и ни на что не обращаешь внимания, поняла? Пускаешь в ход магию, только если нас шестерых положат. Энзли, ну как, больше не чешется?

– Чешется, еще как. Руки чешутся. Надеюсь, кто-нибудь еще попытается нас остановить.

– Только помни, что велел Конвент. Эльфов стараемся не трогать. Без веских причин.

Пока девушки снимают сапоги и заземляются, Клервана вглядывается в живую пучину. Где-то там, в глубине, – останки Нины. Лучшая из учениц Клерваны, она успешно прошла все проверки кастигантов и проработала в Лаврелионе два года. Ни разу не воспользовалась магией, чтобы себя не выдать. И все это время снабжала Конвент информацией о ходе эксперимента. И вот две недели назад связь оборвалась. Клервана уверена, что Нины нет в живых. Ей даже кажется, она знает, как погибла девушка. В воде. Только она не утонула. Ее задушили. Клервана видела это глазами Нины во время глубоких медитаций: чугунная рука на шее, сдавившая горло, и мужское лицо по ту сторону пляшущей водной поверхности. Не лицо, а рваная мозаика. И клокотанье пены. Черт, не разобрать, как она ни пыталась.

Две недели… От ее нежной, умной ученицы уже мало что осталось. Разбухший зеленый труп, исходящий жижей, в которой копошатся личинки. Губы и глаза съели жуки. Найти бы могилу. Пускай это и не входит в задание Клерваны.