Рыцарь и ведьма

– Кажется, я потерял нить ваших рассуждений, доктор, – сухо отзывается другой голос, еще более знакомый, пронзительно знакомый: такой голос, что слышишь его всей кожей, кожа становится мембраной, и по ней расходится зыбь тревожных мурашек.

– Нить совершенно прямая, – продолжает Целлос. – Мы сейчас находимся в конце, а нить протянута к самому началу. Когда был сотворен человек? Когда он был по-настоящему сотворен?

– Я так понимаю, – отвечает Лурия, – что шестой день – это неправильный ответ?

– Человек был по-настоящему сотворен лишь тогда, когда Евины безупречные зубки впились в хрустящий бок известного плода. И коль скоро Создатель нам небесный отец, то дьявола можно считать нашим крестным. Это он принимал роды человечества, а потом подсадил людей на прекрасные и губительные страсти. Так вот его конец будет и нашим, потому что на каждую божью искру в нас приходится две трети адского огня. А значит, золотой век истинно грядет – без страстей, без войн, без зубной боли, без чего бы то ни было дурного. Без людей. Сейчас в Анерленго занимается рассвет новой эпохи, неузнанный, в клубáх трупных испарений. Castigamus Satanam!

– Castigamus Satanam.

Джуд слышит, как соударяются стекольные грани и тихо всплескивает в бутылках жидкость. Он выходит из своего укрытия, все еще не веря, что эти двое предаются уютной философской пирушке посреди гаснущего мира.

Его не замечают. Ален Лурия сидит на нижней ступеньке автобуса, а доктор Целлос – напротив него, верхом на поваленном бревне. Кажется, что они даже не видят друг друга. Взгляды обоих уставлены в трепетный костерок, в который они то и дело подкладывают пачки документов из наваленных рядом коробок. Трава вокруг усеяна бумажными лоскутами, выпорхнувшими из огня и дотлевающими в сторонке. Отдельно от коробок стоит деревянный ящик на шесть бутылок, но две ячейки уже пустуют.

Джуд подходит ближе к огню. Ворохи страниц желтеют, чернеют, выгибаются и ерошатся, исходя дымом, – словно крылья мифической птицы, восстающей из пепла.

Кастиганты не видят его, хотя рыжие блики превратили эвелин в пламенеющее зеркало.

Ален поправляет носком ботинка выпроставшиеся из огня листы. Проворачивает в ладонях бутылку, глядя на костер через зелень стекла.

– Как вы думаете, доктор? Последний ингредиент был ошибкой?

Профессор делает неопределенное движение головой, и линзы его очков поочередно вспыхивают оранжевым.

– Не казнитесь, Ален. Вероятно, без рыцарских талантов господина Леннокса существо, которое мы создали, не стало бы столь эффективным убийцей. Но не это сделало его чудовищем. А вот это, – профессор вынимает из коробки очередную пачку бумаг и медленно скармливает ее огню, – наша одержимость идеалом.

– Должен сознаться, доктор, что никогда особо не верил в духовное преображение человека. В это ваше царство кротости. Я надеялся, что машина Теркантура не изменит нас, а возвысит. Когда я был маленький, у нас дома была огромная библиотека. Родители как-то собрали все двадцать пять томов серии «Шедевры современной фантастики». Помните? Такие, в тканевых переплетах? Я перечитал их все. Знаете, какие романы были моими любимыми? Те, в которых описывался мир без магии. Люди там не были праведниками. Но они были хозяевами своей жизни. Мистические поиски и посулы высшего бытия не могли совлечь их с ясного и прямого пути. Герой – так герой. Гений – так гений. Тиран – так тиран. И никакого этого бесплодья умственного тупика. Я даже обрадовался, когда узнал, что умирают ведьмы. Думал, на очереди все хаосопоклонники и прочие первопришедшие. Предвкушал день, когда наш первенец возьмется за остроухих и покончит с этим унизительным партнерством. Он должен был стать для человечества кем-то вроде Мерлина с его ненасытным, яростным умом. Такого же масштаба. Только без примеси дьявольской крови.

– И все же, коллега… Брать за образец опаснейшего преступника современности… Стоит ли удивляться результату…

– Грех Адама и Евы не в том, что они вкусили от запретного плода. Он в том, что они не решились на это сами, без наущения Сатаны. Или уж не трогали бы совсем это дерево. Но тоже сами. А не потому что им запретили. А так… они просто пошли на поводу у одного вместо другого. Ну вот, я кажется, набрался. Что мы такое пьем?

– Подарок эльфов. Кленовое вино.

– Очень недурное. Следовало бы узнать у них рецептуру, прежде чем приниматься за уничтожение остроухих.

– Оно же эльфийское. Боюсь, и в рецептуре не обошлось без магии. Знаете, как они говорят? «Магия сделала из обезьяны эльфа».

Кастиганты смеются и едва успевают пополнить прогорающий костер бумагой.

«Ладно, пора с этим кончать», – решает Джуд. Слушал бы и слушал, конечно. Но если ему суждено застрять в вечности, то не хотелось бы, чтоб рядом с этими двумя. Он подходит еще ближе и стучит железной перчаткой в автобусный борт.

– Вы это слышали? – Ален вскидывается и смотрит сквозь рыцаря, стоящего в двух шагах.

– О чем это вы?

– Звук такой. Металлом об металл.

– Должно быть, наш голем вырвался из саркофага. И уже идет за нами. Будем прощаться?

– Лучше еще выпьем.