Рыцарь Курятника

С тех пор, как Турншер, богатый буржуа, взял под свое покровительство Флавара, поэта-музыканта, участь пирожника, ставшего директором театра, заметно улучшилась. Весь двор, и, следовательно, весь город были без ума от «Комической оперы». За несколько месяцев театр достиг такого успеха, что актеры театров французской и итальянской комедии объединились в борьбе против общего врага и просили закрыть новый театр. Тогда Фла-вару пришла в голову мысль: дать представление в военном лагере, так как мадемуазель Дюронсре — знаменитая певица, на которой он собирался жениться в июле, — имела восторженного поклонника в лице маршала Морица. Он написал герцогу де Ришелье, который занимался уже почти официально управлением парижских театров. Ришелье с удовольствием ухватился за эту идею и велел предоставить директору «Комической оперы» необходимое для переезда количество повозок. Потом, ничего не говоря королю, чтобы сделать ему приятный сюрприз, Ришелье велел устроить в доме, занимаемом им в Колоне, что-то вроде театра, которым даже и теперь гордились бы многие провинциальные города. Десятого мая все было готово, и король сидел в ложе, или лучше сказать, в зеленой гостиной, потому что она была украшена листьями и цветами. Весь зал, очень хорошо освещенный, был убран букетами и гирляндами. Партер занимали офицеры в парадных мундирах, а на почетных местах сидели маршалы и генералы. Щеголихи, которых пригласили из Лилля и Сизуана, и самые красивые и самые богатые из жен армейских поставщиков красовались на местах, искусно расположенных так, чтобы Людовик XV мог их хорошо видеть.

— Очаровательно! — говорил король, лицо которого сияло радостью.

Никогда Людовик XV не выглядел таким веселым, как накануне битвы при Фонтенуа.

— Скажите, что можно аплодировать, — обратился король к герцогу де Ришелье.

Это известие, пробежавшее по рядам, подействовало, как электрическая искра. Именно в этот момент поднялся занавес, и под восторженные замечания появилась Дюронсре, которую обожали. Играли пьесу «Деревенский петух».

— Кстати, о петухе, — заметил король, улыбаясь, — я часто думаю о том странном петушке, который явился ко мне в Шуази.

При этих словах Людовик XV оглядывал зал. Вдруг он наклонился и сказал шепотом:

— Как! Маркиза де Помпадур здесь?

— Да, государь. Она не смогла вынести разлуки и уехала из Парижа инкогнито.

— Когда она приехала?

— Сегодня утром, государь.

— Где остановилась?

— В этом доме — я ей уступил его.

— Ришелье, Ришелье! Какой вы искусник!

— Вы очень милостивы ко мне, ваше величество: чего для вас не сделаешь!

— Пойдите к ней и скажите от меня, чтобы она пришла принять мою благодарность за приезд.

Ришелье вышел из ложи, но не успел сделать и нескольких шагов, как очутился вдруг лицом к лицу с человеком высокого роста, очень изысканно одетым.

— Вы здесь, Сен-Жермен! — с удивлением произнес герцог.

— Да, герцог, — ответил граф, — это вас удивляет?

— И да, и нет. От вас всего можно ожидать!

Граф Сен-Жермен посторонился, пропуская герцога. Ришелье направился к ложе маркизы. Оставшись один в коридоре, Сен-Жермен подошел ко входу на галерею. В последнем ряду, приподнявшись на цыпочки, чтобы увидеть сцену, стоял сержант лейб-гвардии. Это был Фанфан-Тюльпан. Сен-Жермен наклонился к нему:

— Мои приказания? — спросил он.

— Исполнены, — ответил Фанфан, обернувшись.

— Все будет готово завтра во время сражения?

— Конечно. Лейб-гвардейцы стоят в лесу Барри.

— Я полагаюсь на тебя.

— Ради вас — на жизнь и на смерть!

Сен-Жермен подал знак и отступил в коридор.

Ришелье в это время возвращался к королю вместе с маркизой, опиравшейся на его руку. Увидев графа, она оставила руку Ришелье и приблизилась к Сен-Жермену.

— Вы искусный человек, — сказала она, — искренний друг и очень странная особа! Когда вы позволите мне доказать, что я очень рада сделать вам приятное?

— Может быть, завтра, — ответил Сен-Жермен, — я вам напомню клятву, данную у кладбища.

— Завтра. О чем бы вы меня ни попросили, я соглашусь.

Дружески поклонившись графу, она направилась к ложе короля. В эту минуту Дюронсре пела куплет, сочиненный утром Флаваром, и ей аплодировали с неистовством. Сен-Жермен стоял в коридоре, сложив руки на груди.

— Завтра… — проговорил он. — Да, завтра последний день борьбы. Завтра я одержу победу или погибну. Но если погибну, это будет ужасно для тех, кого я ненавижу!

Он поднял глаза и руки к небу, как бы беря его в свидетели.

XXIII. ЧЕТЫРЕ ЧАСА УТРА

— Проснитесь, д’Аржансон!

Военный министр — граф Марк-Пьер д’Аржансон, брат министра иностранных дел, — раскрыл глаза, вздрогнул и вскочил.

— Государь… — пролепетал он.

Людовик XV стоял в его комнате в полном военном костюме, в сапогах со шпорами и при шпаге. Солнце только показывалось на горизонте, его красные лучи с трудом пробивались сквозь туман, поднимавшийся от росы, покрывавшей луга. На колокольне колонской церкви пробило четыре часа утра. В это утро Людовик XV проснулся в лагере первым и сразу отправился будить военного министра. Д’Аржансон оделся в один миг.