И рыцари, сидевшие за столом, все, как один, подхватили слова песни:
В этот миг в окна просочился прозрачный, чуть розоватый туман. Многим померещились тонкие, невесомые, как дымка, одежды и еле различимое пленительное лицо.
Свечи затрещали от налетевших капелек влаги. Мгновение – и туман развеялся.
– Это сумерки нас морочат! – воскликнул хозяин замка. – Эй, слуги! Еще свечей!
Пиршественный зал озарился трепещущим светом. На красавицах засверкали драгоценные украшения. Их было больше, чем росинок на весеннем лугу ранним утром. Все взоры прекрасных дам были устремлены на Тангейзера.
– Я еще раз поднимаю кубок в честь рыцаря Тангейзера! – громко произнес барон Анхольт. – Что может быть благородней соединения безмерной отваги и священного дара поэта? Слава и честь Тангейзеру, воину и певцу! Оставайся у меня в замке Ингерн навсегда, бесстрашный рыцарь! Веселые пирушки будут сменяться охотой на вепря, рыцарский поединок – свиданием в беседке с томной красавицей. О, я вижу, сколько нежных взоров устремлено на тебя!
– Остаться в замке Ингерн? О, это выгодное предложение! – завистливо прошептал рыцарь, разодетый в шелка и бархат, на ушко юной красавице Ирос, сидевшей с ним рядом. – К тому же Тангейзер нищ как церковная крыса. Отцовский замок пуст и заброшен. Вороны свили гнезда в каминных трубах, истлел родовой герб над воротами… Везет же бродягам! Надо думать, он не откажется. У него же нет ни гроша. А что завоюет в походах – все раздает неимущим и убогим.
– Щедрость – достойное качество рыцаря, – ответила красавица Ирос и презрительно отвернулась.
– Останься со мной, мой брат и друг, – еще слабым голосом проговорил Раймонд.
Тангейзер встал, держа кубок в руке. Его взор затуманился, будто он смотрел сквозь стены замка куда-то вдаль.
– Нет таких слов, чтобы достойно выразить благодарность вам, великодушные хозяева! Но душа моя уже давно выбрала себе иной путь. Я – нищий певец-миннезингер[33]. Если долг не зовет меня в бой, то влекут к себе вечные странствия. Налетевший ветер торопит меня и нашептывает, что в каждом уголке земли сокрыто свое чудо. Какие только диковинки не встречал я на своем пути!
– Если уж говорить о диковинках, – помолчав, заговорил старый барон, – то тут неподалеку, один день езды отсюда, высится неприступная гора. Говорят, скрыты в ней глубокие подземелья, а там…
– Это гора колдуньи Сибиллы, – перебил его один из гостей. – Слышал я, там спрятаны бесценные клады. Да вот беда: стерегут их огненные чудовища.
– А вот и нет! – вмешался другой. – Там скрыт подземный рай королевы Сибиллы.
– Там вход в подземелье ада, – вздрогнув, перекрестился капеллан[34].
– Я слышал, вход в прекрасный грот Сибиллы преграждает Пещера ветров, – задумчиво сказал один из рыцарей. – Жуть берет, если послушать об этих пещерах…
– Мой преданный рыцарь, мой Ожье, – печально и тихо сказала красавица Ирос, – отправился туда и вернулся седой, на себя не похожий, утративший радость жизни. Он что-то говорил о Погибельном гроте… Потом он уехал, и я его больше никогда не видела.
Молчание воцарилось за столом.
– Разве не слышали вы? – с глубоким вздохом сказал хозяин замка барон Анхольт, и голос его утратил праздничное веселье. – В давние времена почтенные старцы говорили, что неверно зовется это место горой Сибиллы. Хозяйка подземных пещер – сама богиня красоты королева Венера[35]!
– Неужели это правда?! – воскликнул Тангейзер.
Он задел струны лютни, и они зазвучали тревожно и не в лад.
Старый шут в разноцветной одежде тряхнул своим колпаком с бубенцами.
– Нет уж, спасибо, дружок, клянусь хвостом моей кобылы! За целый сундук золота я не полезу в проклятые пещеры. Я лучше подкачусь под бочок моей милашки, хоть ей недавно стукнуло ровно сто лет.
И шут снова тряхнул своим колпаком.
Тангейзер медленно поднялся. И как с ним иногда бывало, взгляд его стал странно задумчив.
– Друзья мои, простите, если я нарушу ваш дружеский радостный праздник. Но ветер странствий позвал меня. Теперь я знаю, куда направлюсь. Туда, где ждут меня, соединившись, неведомое и тайное. Теперь я знаю…
– Опомнитесь, рыцарь! Вы погибнете в этих пещерах. – Красавица Ирос повернула к нему побледневшее лицо. Глаза ее были полны слез. – Это безумие! Останьтесь здесь, с нами… Здесь вас так…
Она умолкла, но глаза ее договорили бесценное слово.
Тангейзер только улыбнулся красавице. По знаку старого барона слуги внесли шитый золотом плащ. Раймонд, не скрывая тревоги и печали, сам накинул его на плечи Тангейзера и застегнул на груди драгоценной пряжкой.
– Я не оставлю тебя. Я еду вместе с тобой, – негромко сказал Экхарт Верный.