Рыцарь умер дважды

Та, спохватившись, косится на торчащую посреди поляны стрелу.

— Кстати, я прихватила кое-что еще, с трупа Великого Советника. Пойду заберу…

Она, оскальзываясь, косолапит теперь туда, где бросила награбленное добро. Вайю удерживает ее за плечо; лицо впервые озаряется радостью, пусть и мрачной.

— Труп Великого Советника? Бесшумный Лис что, убит? Это… ты с ним справилась?

Гибкая Лоза оборачивается на нас с немой мольбой, которую я легко понимаю. Ей явно хочется блеснуть перед Вайю, она уже открывает рот с самодовольным видом, но Кьори, либо не понявшая, либо не согласная, отвечает за нее:

— Здесь был… — она медлит, — Мэчитехьо. Он убил того экилана. Выдрал ему сердце.

— Сам? — Вайю словно не верит ушам. — Выдрал сердце? Не… выпил его время?

— Да, убил без ножа, — подтверждает Цьяши, с досадой косясь на Кьори. — Они, знаешь, ругались, хотя мы не поняли, из-за чего.

— Ругались, — раздумчиво повторяет Вайю и потирает лоб. — Интересно… что вообще Злое Сердце делал здесь? Какие такие вещи он не может поручить другим?

— Искал что-то, — опять удовлетворяет его любопытство Цьяши и опять не полностью. — Но мы не поняли, что. Дуреха-жрица боится, что наш Саркофаг, но едва ли…

— Не зови меня так! — возмущается Кьори, но, спохватившись, отгоняет обиду. — Вайю, они вели странные речи. Я правда боюсь, что светоч в…

Вайю кидает взгляд на меня, потом на дальние тики.

— Позже. Мы еще обсудим это, Кьори, и я внимательно тебя выслушаю. Сейчас скажи: что Эйриш решил по поводу девушки?

— Велит вернуть ее домой, — устало отзывается жрица. — И… велел ей самой что-то еще. Правда, Эмма? Что он сказал тебе наедине?

Трое ждут, и я в замешательстве. Вспоминаю указание: «Не размыкай губ» и обещание: «Скоро я к тебе приду». Перевожу взор вниз, на лед. Лед этот скрывает мох, мох — землю, земля — Саркофаг. Мертвый Эйриш здесь, рядом, и… что бы Кьори ни говорила об очарованном сне, я почему-то не сомневаюсь: каждое мое слово будет услышано.

— Благословил. И предупредил, что дома могут стеречь опасности. Это все.

Все, что вам нужно знать для вашего же блага, как бы я ни хотела сбросить свой груз. Я замолкаю под острым взглядом Вайю, гадаю, поверил ли он: именно его вера наиболее важна. Мы встречаемся глазами, и я упрямо поджимаю губы.

— Что ж. — Он, сдавшись, кивает на мангуста. — Я готов сам доставить ее к Омуту. Пусть полетает. Жанна всегда мечтала… — вновь скорбь проступает на лице, — поделиться с сестрой если не секретами, но хотя бы волшебством Агир-Шуакк. И пока… — появляется грустная улыбка, — Эмма видела не лучшие проявления этого волшебства.

Предложение не вызывает ничего, кроме тревоги. Я не хочу куда-либо идти с Вайю, не хочу вести с ним лишних разговоров. Не потому, что не доверяю, — хотя мы и не знакомы вовсе, а лишь связаны общим горем. Скорее потому, что боюсь быть пойманной на какой-нибудь лжи. Он очень умен, и лучше мне к нему не приближаться.

— Нужно вернуть ей одежду, — робко возражает Кьори. — Хотя бы… — видимо, она вспоминает, в каком виде застала меня, — то, что от этой одежды осталось.

— Лохмотья, — подтверждает Цьяши. — Пусть забирает, мало ли какую заразу принесла из своего мира. Так что, Вайю, — она напористо хлопает его повыше колена, — сначала подкинешь нас в убежище, а потом решим, кто отвезет ее к воле Омута.

Он колеблется, но наконец соглашается.

— Как угодно. Нет! — Снова он удерживает Цьяши, шагнувшую было к торчащей стреле. — За трофеями вернетесь потом, раз тебе доставляет такое удовольствие рубить ветки. Лучше лететь поскорее. Ты все равно ничего не достанешь из-подо льда.

Гибкая Лоза что-то бурчит и получает весьма неожиданный подзатыльник.

— Ай!

— Я даю тебе определенную свободу и не призываю к порядку при других, — сухо откликается Вайю. — Но не забывай, что ты — моя ученица. Летим.

На упряжи мангуста я теперь замечаю несколько желтых перышек, явно зачарованных. Мы все забираемся на длинную спину животного, и оно взмывает в воздух. Меня посадили сразу за Вайю, в которого можно крепко вцепиться, а сзади Кьори. Мне не страшно, но нет и восторга или трепета. Осознание — я летаю, я поднимаюсь к небу, как птица! — напоминает вяло плещущуюся на дне рассудка воду. Я измучилась, устала. Разглядывая сверху тропические леса, я не любуюсь, а ощущаю спонтанную жалость: как все эти несчастные, особенно слабые, вроде змеиной жрицы, живут в таких условиях? Каково быть вырванными из нормальной жизни, ведь она была нормальной до прихода экиланов. Впрочем… девушки, с которыми я разделила путешествие, родились, уже не зная нормальности. Вайю, вероятнее всего, тоже.