Райз оживляется, перестает сутулиться. Подается чуть ближе, вглядываясь в меня, будто решая: сказать или нет. У него хитрое, какое-то даже бесовское выражение глаз.
— Дар, — повторяет он, — и не единственный.
Следующий поступок срывает с моих губ удивленный возглас: Амбер сует руку в костер и хватает пригоршню углей. Показывает мне сжатый кулак и… продолжает заговорщицки улыбаться. Определенно, я рано решил, что этот молодой человек здоров умственно. Он абсолютно ненормальный, и, возможно, дело не в контузии.
— Что там, доктор? — раздается его вкрадчивый шепот. — Что в руке?
— Бога ради! — Я явственно слышу шипение, с которым лопается от жара его кожа. — Бога ради, зачем вы это? Бросьте, Амбер!
Он смеется и уворачивается, едва я пытаюсь схватить его кулак. Заваливается на траву, продолжая держать руку высоко поднятой и хохотать. Я все-таки сжимаю запястье и принимаюсь разгибать пальцы, впрочем, стойкое ощущение, что я ковыряю булыжник — такие крепкие эти костяшки. За мной умиротворенно, снисходительно наблюдают снизу вверх.
— Бросьте! — требую, сдаваясь. — Бросьте угли, и я обработаю вам ладонь! Что…
— Смотрите. — Амбер перестает смеяться так же неожиданно, как начал. — Просто… смотрите.
Кулак, который я по-прежнему держу, плавно разжимается и выпускает на волю золотистого светлячка. Больше в руке — совершенно целой — ничего нет, и Амбер проворно ее высвобождает, затем как ни в чем не бывало садится. Отряхнувшись, он кидает на меня взгляд, открывает рот и… заливается очередной порцией хохота.
— Ох доктор, доктор… ясно, вы никогда не видели волшебства! А между тем его надо любить, иначе можно и с ума сойти!
Я действительно в первую минуту оторопел: увиденное необъяснимо. Но почти сразу я вспоминаю всяких разъезжающих в фургончиках ловкачей в пестрых сюртуках — целителей, спиритуалистов, чревовещателей. Вот оно что! Что ж, странности сразу теряют странность.
— Так вы иллюзионист? — Я хлопаю себя по лбу. — О боже, я-то думал, вы сумасшедший. Нельзя меня так пугать!
Амбер обрывает смех и уязвленно сдвигает брови.
— Иллюзии? За кого вы меня принимаете? Моя магия реальна!
— Ах ну да, несомненно. — Понимая, что высказался неэтично, смягчаюсь. — Как и у всех вас. Извините, я слегка скептик по натуре. Но этот трюк был…
— Не трюк!
— …Превращение было эффектным. Сможете мне его объяснить?
Секунд пять он молча буравит меня взглядом и, кажется, обижается. Потом, с чем-то смирившись, пожимает плечами и принимает прежнюю позу: нахохливается у огня. При этом он по-прежнему улыбается с самым загадочным видом.
— Раз вы так, то никакого раскрытия секретов. Магия этого не любит.
— Что ж, как знаете. Но это все равно было красиво.
Посидев еще немного, мы уходим спать. Амбера смаривает, едва он опускает голову; я же, хотя вроде бы устал, долго лежу и прислушиваюсь к гуляющему ветру. Я даже различаю дыхание солдат в раскинутом по соседству госпитале, впрочем, это — слушать, не хрипит ли кто, не захлебывается ли, не зовет ли на помощь, — уже привычка. Но я могу быть спокоен: второй помощник сегодня дежурит, а самую простую помощь окажет и раненный в плечо коллега. На этой мысли я смежаю веки.
…Мне снится что-то странное, даже для непростого дня. Будто меня будит стон боли, будто, открыв глаза, я вижу: Амбер сел и глядит в пустоту, а бледное лицо его искривлено в невероятной муке. Рука дергается и прижимается к животу.
— Нет, нет… только не сейчас!
— Что с вами?
Мой шепот звучит совсем сипло, но ответ — еще глуше:
— Нет, ничего… спите.
Меж его пальцев струится кровь. Ею обагрены и рубашка, и походное одеяло, и вытоптанная земля. В невероятном ужасе я подаюсь навстречу.
— Амбер? Вы ранены?..
— Спите!
Глазницы его вспыхивают зеленым. Под действием неведомой силы, я покорно зажмуриваюсь, ложусь. Меня куда-то уносит; тревожный стук сердца не останавливает подступающий сон. Но прежде чем провалиться в мягкую темноту, я все же открываю глаза в последний раз и успеваю увидеть: звезды, рушащиеся прямо с неба, окутывают Амбера светом, окутывают… и поднимают. Капли горячей крови падают мне на лицо. Дальше — ничего.
…Утром солнце будит меня, пробившись сквозь брешь в ткани палатки. Амбер лежит поблизости: развернулся ко мне, занавесил глаза волосами и положил руки под щеку. Одеяло сбилось. Оно чисто от крови, как и рубашка, как и мое собственное лицо, по которому я машинально провожу. «Сон!» — уверяю я себя, рассматривая проглядывающее в брешь голубое небо. «Сон, но что-то с ним не то…» — продолжаю мысль, и решимость пойти к полковнику крепнет. Я должен больше узнать о личности этого солдата, а также о том, почему мы не сталкивались раньше. Может он перебежчик? Или наоборот, лазутчик южан?