Рыцарь умер дважды

Если только возможно, не окончив земной путь, оказаться в аду, то я именно там, и низвержение мое болезненно. Ад теперь в городке, встретившем меня так тепло. В идиллических лесных просторах, окружающих старое поместье. В далеких снежных горах. И в моей душе. Я почти не сплю и, по мнению матери, болен. Возможно, она права: я потерял сам себя, едва узнаю свое лицо в зеркале. У того, кто там отражается, темные омуты глаз — это больше не мои глаза. Но одно роднит нас с зеркальным двойником: наши взоры полны скорби.

Здравствуй. Кто ты? Ты тоже думаешь о ней?

Джейн, Джейн, моя Джейн. Больше не моя Джейн, лежащая в земле. Моя вина страшна. Тем страшнее, что случившееся — следствие общей семейной слепоты, отцовской спешки и моего губительно нестерпимого желания забрать ее безраздельно.

Мы хотели от Джейн слишком многого, ее родители — тоже. А чего хотела она?

Теплый полдень две недели назад

— Эмма сказала, тебе было плохо на том вечере. Когда я посмела потанцевать с Винсом.

Она поглядывает на меня лукаво и крутит в пальцах василек. Солнце играет в распущенных волосах, кружево платья дрожит на ветру. Я любуюсь ею и забываю то, что ощущал, когда она кружилась с другим. Здесь, в мягкой тишине цитрусового сада, это неважно.

— Ты падаешь в обмороки, едва что-то не по-твоему? — продолжает дразниться она с нежной улыбкой и, протянув руку, приглаживает мои волосы. — Капризный мистер Андерсен!

Гляжу вдаль, делая вид, что не обращаю на нее внимания. Джейн Бернфилд свела меня с ума, как не сводила ни одна девушка, и, возможно, я слишком мальчишески это выдаю. Но у меня есть еще гордость, хотя бы остатки, к тому же есть и объяснение.

— Вовсе нет. — Поворачиваю голову, и она убирает руку. — Врач в Нью-Йорке говорит, у меня что-то с сосудами. Непредсказуемые обмороки, впрочем… я не назвал бы это так. Все сложнее, это с детства.

Она слушает с тревогой. И я впервые в жизни почти рад своему недугу, ведь он пробудил в Джейн сочувствие.

— Странное ощущение. Знаешь, будто кто-то подходит со спины и берет за шею холодной-холодной рукой. Перед глазами темнеет, ноги не держат, и… голова пустая. Раньше я всегда падал без сознания, когда были эти приступы. Сейчас чаще случается другое.

— Что? — Ее голос подрагивает. Неужели действительно волнуется за меня?

— Я… оказываюсь не там, где со мной это случается. Иногда на улице, или в другой комнате, или…

— И ты не помнишь, как туда пришел?

— Точно в меня кто-то вселяется. — Натянуто улыбаюсь, вспоминаю, как испугался впервые, обнаружив себя в кабинете отца. — В общем, моей будущей супруге лучше будет привязывать меня к креслу, чтобы не искать потом на другом конце города.

Джейн смеется, качая головой. Какое-то время мы сидим молча: теперь она вглядывается в зеленые макушки деревьев, а я опять позволяю себе ею любоваться. В ней есть что-то дикое — безудержное и благородное. Ее глаза цветом как далекие туманные ели; я узнал этот цвет, еще когда там, в лесу, в первый раз, она неожиданно выскочила мне навстречу с какой-то тропки. Я спросил тогда: «Мисс, вы заблудились?». А она ответила: «Кошелек или жизнь!»

— Сэм, скажи…

— Да?

— А ты хочешь ее?

— Не совсем понимаю.

Она сжимает мою руку и глядит в упор — настороженно, проникновенно, чуть исподлобья. На губах снова улыбка, прядь волос падает на лоб.

— Супругу, Сэмюель. Ты… готов к тому, что кто-то постоянно будет рядом, что заботы об этом человеке лягут полностью на твои плечи, что от него нельзя будет избавиться, просто прекратив ездить в гости? Готов прожить так всю жизнь?

Будто знает: родители уже говорили со мной о ней. Они не против взять в дом молодую девушку из приличной семьи и воспитать для меня супругу. Мать в особом восторге от идеи, это напоминает ей традиции Средневековья: жен для престолонаследников тогда принимали ко двору не в шестнадцатилетнем, даже и не в тринадцатилетнем возрасте. Например, некая Изабелла де Эно стала женой французского короля Филиппа II Августа в десять лет. Я не король; европейские нравы отличны от наших. Но я хотел, как же я хотел…

— Я не задумывался по-настоящему. А ты? Брак ведь обоюдная обязанность.

Джейн улыбается, но теперь слабо и грустно.

— Брак — не только обязанность, Сэм. По крайней мере, хороший брак.

— Да… конечно. — Понимаю, что сказал глупость и точно не то, что думаю, выдал прописную истину в пуританском духе. — Я вовсе не…

— Это нежность. — Пальцы крепче сжимают мои. — И страсть, что бы ни говорили о ее греховности. Это поддержка, верность и… понимание, что в чужой душе всегда останутся неведомые тебе грани. Много граней, и некоторые острее стекла.

Много граней. Как у тебя, Джейн. Мне недоступна почти ни одна, я чувствую это, хотя что есть сил тянусь к тебе. Джейн…