Рыцарь умер дважды

– Благодарю. ― Не здороваясь, он ловко выхватывает у меня эклер и откусывает сразу половину. ― Не одобряю дары прихожан, но сейчас вовремя.

Усмехаюсь, качая головой, и прячу руки в карманы.

– Католики бы зачли это в счет индульгенции? Или как это зовут?

– Не порть аппетит.

Не то чтобы у меня не было мысли делиться, но я наивно полагал, что преподобный дождется предложения. Он же как ни в чем не бывало жует пирожное и хмуро щурится куда-то за мое плечо. Мы знакомы достаточно, чтобы я сходу понял: причина его мрачности ― далеко не упоминание католиков. Так и оказывается. В два укуса расправившись с эклером, Ларсен бросает:

– Есть дело. Срочное. Едем верхом.

Рубленые полуприказы, ― очередной привычный фронтовой след. Подобное не заставило бы меня и с места сдвинуться, но Нэйт, как иногда я зову его, ― исключение, просто потому, что такая речь слишком глубоко в него въелась. К тому же…

– У тебя очень плохие новости?

К тому же вопрос излишний: Ларсен так разговаривает, только если что-то действительно случается. Мы спешим на площадь, где оставил коня я и где, скорее всего, ждет Левиафан, его черное чудовище. С моим более-менее умиротворенным настроем можно проститься.

Вскоре мы уже направляемся к предместьям, мимо порта и окраин. Дома становятся все непригляднее, ветер ― ощутимее, несет острые запахи речной воды и дыма. Ларсен молчит. Он вспоминает обо мне лишь на диком берегу Фетер.

– Что ты узнал о покойной Бернфилд? Говорил с ее семейством, с семейством жениха?

– Со всеми. Ничего нового. Прекрасные отношения, большая любовь…

– Большая любовь. ― Ларсен кашляет в кулак. ― Такая большая, что девушка сбежала, едва родители заговорили о браке, а вернулась, истекая кровью?

Вспоминаю бледного кудрявого юношу, Сэмюеля Андерсена. Он нервозно держался в беседе, но я объяснил это потрясением. У Андерсена была и другая причина странно вести себя: мисс Джейн признавалась, что он ревнует ее ко мне после глупого кейкуока. Так что я старался быть лаконичным и корректным, тем более, отец юноши подтвердил: накануне оба ездили смотреть участки для прокладки дорог и ночевали далеко от Оровилла. По всему выходило, что Андерсены вернулись после того, как мисс Джейн умерла.

– Подозреваешь его? Зря.

– Нет, не подозреваю, ― с неожиданной резкостью возражает Ларсен. ― Просто ты ведь знаешь, я исповедовал ее. И это… было ужасно.

Он поджимает губы; я разглядываю застывшее лицо, гадая, с чем связан приступ угрюмости. Ларсен, в целом, философски относится к смерти, слишком философски даже для духовного лица. Я не побоялся бы назвать его черствым.

– Что она говорила? ― все же уточняю. ― Из того, что не является тайной исповеди.

– Все является тайной исповеди, ― отрезает он. ― Вот только мы не католики, чтобы блюсти ее в таких ситуациях.

– Так ты можешь что-то мне рассказать? ― От неожиданности осаживаю коня, тот недоуменно замедляется, и я снова его понукаю. ― Что-то важное?

– Ничего. ― Голос напряженный. ― Никого не обвинила, не дала подсказок, хотя я спрашивал напрямую. Сказала лишь, что счастлива и любима, что не хочет, не может сейчас уйти. И еще одна ее фраза меня чем-то зацепила. Не идет из головы, Винс. Никак.

Ларсен прибавляет хода, я тоже. Ветер обдувает лицо, но озноб вряд ли связан с этим.

– Какая?..

Ларсен молчит, что-то заставляет его колебаться. Что?

– Нэйт, ― получается грубее, чем я бы хотел. ― Прекращай это. Не со мной.

Он выпрямляет спину. Я догоняю его, мы опять едем рядом.

– «Все должно было наладиться, все наконец должно было наладиться».

– Речь о браке. ― С трудом скрываю разочарование. ― И об отъезде в большой город, к интересной жизни. Андерсены ― ньюйоркцы, и…

– Возможно, ― сухо отзывается он. ― Но сомневаюсь.

– Почему?

– …В контексте того, что я собираюсь тебе показать, сомневаюсь вдвойне. ― Будто не слышит.

– Почему сомневаешься?..

Его выцветшие глаза встречаются с моими и принимают колючее выражение.

– Если не сомневаешься ты, расскажи, зачем она сбежала. От Нью-Йорка, от «интересной жизни». ― Преподобный вдруг усмехается. ― А может, есть идеи, где девушка ночевала три дня подряд, чтобы вернуться домой чистой? Я ведь видел ее, Винс. Платье было почти не испачкано, туфли не стоптаны, в волосах не осталось хвои, чистые ногти. Слуги не переодевали ее, никто ее не трогал, кроме Адамса. Она… явно не жила в лесу. Где тогда?

– Я думал над этим. Говорил с ее друзьями из поместий, но никто не признался, что прятал ее. Слуги тоже молчат.

– Все молчат. И сама она молчала. А теперь…

За оборванными словами ― безнадежный взмах руки. Силясь успокоиться, я устремляю взгляд на неугомонные волны. Мисс Джейн обожала на них смотреть, и сейчас они напоминают: в деле об убийстве я не продвинулся ни на шаг, все только запутывается.

– Ты хорошо скрываешь скорбь, ― вдруг снова раздается голос Ларсена. ― Похвально, но ты винишь себя. ― Я устало оборачиваюсь. ― Это лишнее: ты делаешь все, что в твоих силах, и у тебя голова на плечах. Я уверен, Господь поможет. Всем нам.

– Спасибо. ― Звучит глухо, но получается даже улыбнуться.