Рыцари былого и грядущего. Том I

Как заворожённый, я медленно шёл по улицам освобождённого Иерусалима и у меня было такое чувство, что город полностью оказался во власти дьявола. Повсюду вырастали горы трупов, невозможно было сделать шаг без того, чтобы не наступить на чью-нибудь отрубленную руку или ногу. Несколько раз я ненарочно пинал отрубленные головы. Все улицы сделались красными от крови. Было очень скользко. До этого я участвовал во множестве битв и меня трудно было удивить какими угодно горами трупов, но никогда в жизни я не видел столько мёртвых без доспехов. Это совсем другое. Это ужасно. Рыцари никогда не должны убивать гражданских безоружных людей, да я и не видел никогда в жизни, чтобы хоть один рыцарь это делал. Но сейчас наши крестоносцы, которые ещё сутки назад вдохновлено молились, сгорая от любви ко Христу, превратились в бездушных палачей. Они были воистину безумны – окровавленные с головы до ног, с глазами, горящими диким инфернальным светом, с лицами, на которых не отражалась уже даже ненависть – только дьявольское удовольствие от бесконечных, безнаказанных и совершенно безопасных убийств. Если бы я попытался представить себе лица бесов, они были бы именно такими.

Я так и брёл по городу с мечём в ножнах. Я не воспрепятствовал ни одному из этих убийств, погрузившись в состояние почти бессознательное от полного непонимания того, где нахожусь – в городе, освобождённом христианами, или в городе, захваченном безбожниками. И тут я увидел самую чудовищную из всех возможных сцен, что и вернуло меня из небытия. Перед окровавленным сержантом-крестоносцем стоял на коленях старик, по виду – араб, правой рукой показывая ему крест, висящий у него на шее. Сержант, не обращая ни малейшего внимания на то, что перед ним – христианин, уже занёс свой меч для удара. Я молниеносно выхватил клинок и раскроил сержанту череп. И ни тогда, и ни потом мне не было стыдно за то, что я прикончил своего. Нет, это был не свой. Я убил христопродавца и спас жизнь христианину. Сколько ещё таких сержантов и рыцарей было в нашем крестоносном воинстве? Сколько христиан, армян или арабов, они убили на улицах освобождённого Иерусалима? Это ведь могло случится и не сознательно – местные христиане по внешнему виду ничем не отличались от мусульман, а показать крест не каждый, должно быть, успевал. Это было самым чудовищным – освободители резали освобождённых.

Араб-христианин, которому я спас жизнь, между тем припал ко мне и обнял колени. Потом он резко вскочил и, схватив меня за руку, увлёк в своё жилище, у дверей которого разыгралась трагедия. Нас на коленях встретили члены его семьи – жена, три взрослых дочери и два маленьких сына. Я еле уговорил их подняться с колен, тогда они бросились обнимать меня, перепачкавшись в крови, которой я был залит с головы до ног. Я не возражал против их бурных восторгов и благодарностей, и сам обнимал их всех вместе и каждого в отдельности. Я подхватывал на руки счастливых маленьких мальчиков, на груди у которых блестели серебряные крестики. Мальчики радостно хохотали. По моим щекам, размывая кровь, текли слёзы. На какие-то минуты я забыл о кошмарах, которые только что видел. Ведь именно ради этого счастья освобождения христиан мы, крестоносцы, и претерпели неисчислимые бедствия.

В эту минуту появился успевший куда-то исчезнуть глава семейства. В руках он держал серебряное блюдо, на котором лежала небольшая горстка золотых монет. Счастливую улыбку как ветром сдуло с моего лица. Они не верили в бескорыстие своего спасителя. Я знал, что не в праве на них обижаться. Крестоносцы уже дали повод для обвинений в грехах, похуже корыстолюбия. Жестом я дал понять, что золото они могут оставить себе, так же жестом попросил их помочь мне избавиться от кольчуги, которую уже не держали мои плечи. Одна из дочерей хозяина поднесла мне чашу с водой, я с удовольствием вымыл лицо и руки. В этот момент с улицы донеслись дикие крики: «К храму! К Соломонову храму! Все недобитые язычники укрылись там!». Я вышел на улицу. Здесь всё опустело. Вокруг было очень много мёртвых и почти не встречались живые.

Вернувшись в дом, я увидел, что моё семейство уже накрывало на стол, но я взял свой меч и знаком объяснил хозяину, что он должен проводить меня к Соломонову храму. Тот с пониманием закивал: «Сулейман, Сулейман». Когда мы уже вышли из дома, он со страхом на лице показал на дверь своего жилища. Я понял, что он боится оставлять свою семью. Тогда я кровью нарисовал на дверях латинский крест, вернулся в дом и показал хозяйке на свою кольчугу, чтобы в случае вторжения она предъявила её как доказательство того, что в их доме квартирует крестоносец. Мы отправились с главой семейства к Соломонову храму. Я уже знал, что в крещении спасённый мною араб носит имя Иоанн.