Рыцари былого и грядущего. Том I

Турки, всего 20 лет назад отбившие Иерусалим у арабов, прекрасно понимали, что теперь это уже совсем другая война. Тогда стремились к обладанию городом, теперь жаждали обладать святынями. Тогда хотели стяжать богатства земные, теперь – награду на Небесах. Тогда воевали ради славы, теперь – ради веры. О, турки прекрасно понимали, что их недавняя война между двумя мусульманскими народами и эта война с христианами ни сколько не похожи. Только поэтому они вынесли на стены наши святыни для надругания. В этот момент битва между нами уже началась. Мы славили Христа, они пытались Его бесчестить. Это и было главным в нашей войне.

В их войске сражались арабы – недавние враги турок, а теперь их братья по вере. Христиан тогда в Иерусалиме использовали только вместо вьючных животных, даже если эти христиане были турками и арабами. Никаких наций и народов больше не было. Было только солнце христианства и чёрные тучи, пытавшиеся его затмить.

Не смотря на дьявольскую мистерию богохульства, которая разыгралась на стенах, народ христианский не уклонялся от своего благочестивого предприятия, исполнившись священного негодования к врагам нашей веры. После этого крёстного хода в нашем войске не было ни старика, ни больного, ни даже ребёнка, которые не горели бы священной жаждой битвы. Даже женщины хватались за оружие, принимая на себя мужской труд, явно превышающий их силы.

Ах, юноши, уверяю вас, никогда ничего подобного не было во время европейских войн. Там воюют за интересы сеньора и единственное о чём заботятся – исполнение феодальной присяги. Те, кто не обязан идти в бой, никогда не возьмутся за оружие. Зачем рисковать жизнью ради чужих приобретений, когда никто к этому не принуждает, да и добычей потом никто не поделится? Здесь рвались в бой ради славы Небесного Сеньора, зная, что Господь не оставит без награды рвение даже самых немощных. Сердца всех пылали любовью ко Христу, а такая любовь не позволяет сидеть, сложа руки.

Город был с одинаковым рвением атакован с трёх сторон. Завязался отчаянный бой, длившийся с раннего утра до позднего вечера. Мы были в осадной башне герцога Готфрида. Никто не боялся погибнуть, но все смертельно боялись, что башня может рухнуть, не достигнув стены, либо будет разбита камнями из катапульт, либо подожжена. Все, кто был в башне. непрерывно молились. И вот наконец осадный мост наверху башни грохнулся на иерусалимскую стену. Впереди всех на стену ринулся наш славный Готфрид. С нами были и его брат Балдуин – ныне король Иерусалима, и Балдуин дю Бург – ныне граф Эдессы. Священное опьянение боя надолго заставило меня обо всём забыть, я бесконечно наносил и отражал удары, как будто силы мои утроились. И вот, наконец мы были на улицах Иерусалима. Немногочисленные группы самых отчаянных сарацин не долго оказывали сопротивление. Иерусалим был освобождён. Бой закончился…

Раймонд де Пюи вдруг неожиданно прервал своё вдохновенное повествование и как-то растерянно замолчал. Гуго, которому не терпелось услышать о том, как торжество христианства достигло своей кульминации, мечтательно заметил:

– Представляю, как вы были счастливы тогда!.. Должно быть, крестоносцы, вложив мечи в ножны, сразу же устремились ко Гробу Господню?

– Нет, юноша, никто к святыням не устремился… Я сказал, что бой закончился?

– Да, именно так вы и сказали.

– Да-да… Враги были повержены. Бой закончился. Началась омерзительная резня – истребление мирных, безоружных жителей Иерусалима. Не думаю, что Небеса когда-либо видели такую страшную кровавую бойню. Благочестивые рыцари настолько стремительно превратились в стаю бешеных волков, что я и доныне не могу найти этой метаморфозе сколько-нибудь разумное объяснение.

Свой меч я вложил в ножны в тот самый момент, когда перестал видеть перед собой вооружённых врагов. Снял шлем, вытер пот со лба, восстановил дыхание, осмотрелся вокруг и понял, что я один. Оруженосца, видимо, убили. Герцог и рыцари его свиты, наверное, начали движение вглубь Иерусалима по другим улицам. Мимо проносились неизвестные мне рыцари и сержанты с обнажёнными мечами. Они выламывали двери домов, вытаскивали оттуда на улицу визжащих, хрипящих или едва стонущих мирных сарацин и тут же зарубали их мечами. Порою, отрубали руки, протянутые к ним в мольбе о пощаде. Иногда на улицу вытаскивали целые семейства – с жёнами и многочисленными детьми, всех убивая на месте. Иные крестоносцы забирались на кровли домов и сбрасывали свои жертвы оттуда, с явным удовольствием наблюдая, как они корчатся на мостовой.