– Скажут, что Зенги всего лишь хочет объединить всех мусульман под знамением джихада, потому и претендует на Дамаск.
– Как ты думаешь, господин, подтвердят ли наши отрубленные головы мудрость исламской политики Зенги? А пока мы живы, нам будет что ответить хору льстецов Кровавого. Главное, о чём мы должны помнить – франки не угрожают Дамаску, для этого у них силёнок маловато. Наш союз с франками не будет явным, мы не станем кричать о нём на каждом углу, если понадобится – будем всё отрицать. При этом мы на каждом углу будем кричать о том, что Зенги – не предводитель джихада, а враг ислама, посягающий на мир правоверных. Мы поднимем шума не меньше, чем он.
– А как ты думаешь, кому поверит Багдад, Дамаску или Алеппо?
– Это просто. Багдад поверит тому, кто сильнее. Только сила имеет значение. А союз с франками сделает нас сильнее. Вот и всё.
– Воистину, Усама, ты счастливый баловень универсальных принципов. Увлечение медициной сделало из тебя хорошего политика, – вполне дружелюбно, хотя и несколько иронично протянул эмир. – Но вот скажи мне, дорогой… только мне, это не для посторонних ушей… Если бы Зенги не угрожал свободе Дамаска, а был, напротив, самым бескорыстным из всех возможных предводителей джихада, тебе бы доставило удовольствие воевать вместе с ним против франков? Только не криви душой.
Усама сделал паузу и печально сказал:
– Медицина приучила меня иметь дело только с фактами. Если человек болен, нет смысла говорить о том, что было бы, если бы он был здоров.
– Не хочешь отвечать? Даже меня боишься?
– О, нет, господин. Я лишь хотел сказать, что не задавал себе этого вопроса и сейчас не готов на него ответить.
– Мне кажется, Усама, ты любишь франков. И тамплиеров не раз называл своими друзьями. Может быть ты просто не хочешь воевать с друзьями?
– Господин может не сомневаться в том, что я – правоверный мусульманин. Ислам для меня дороже всего мира. Если уж говорить на языке предположений, то я прямо сейчас, у ваших ног готов сложить голову во славу Аллаха. Вам нужна моя голова?
– Ну что ты, что ты, дорогой. Мне, конечно, нужна твоя голова, но только у тебя на плечах. Успокойся, я не подозреваю тебя в готовности изменить Аллаху.
– Да, господин, больше всего на свете я ценю веру и верность. Но именно моя преданность исламу и побуждает меня видеть в тамплиерах друзей. В людях, именующих себя рыцарями Храма, я увидел такую религиозную воодушевлённость, такую верность Аллаху, какой никогда не встречал среди мусульман.
– У тамплиеров – верность Аллаху?
– Аллах – Бог Авраама. Так учит Коран. Христиане так же поклоняются Богу Авраама, о чём и пророк Мухаммад говорил. Конечно, христиане говорят об Аллахе много неразумного, они так же чрезмерно возвеличивают пророка Ису, а это весьма и весьма неразумно, но мудрец умеет учиться даже у тех, кто заблуждается, потому что они в чём-то правы.
– Красиво говоришь…
– Мои красивые слова не имеют значения. Имеет значение только сила. А у тамплиеров есть большая сила духа. Такую силу можно получить только от Аллаха. Поэтому хороший мусульманин не может не уважать тамплиеров.
– И что даёт им эта сила? Чему такому мы сможем у них научиться?
– Умению умирать, – очень сурово и жёстко отрезал Усама.
Эмир прикрыл глаза и молчал. Его лицо стало неподвижным, как у мертвеца. Потом он очень медленно поднял веки, но его глаза, кажется, по-прежнему не видели ничего вокруг. Эмир начал ронять тяжёлые ледяные слова:
– Благородный ибн Мункыз… никогда… ты слышишь меня?.. никогда и никому ты не должен говорить тех слов, которые сказал сейчас мне.
***
Харам-эш-Шериф… Храмовая гора… место священное для каждого мусульманина. Отсюда пророк Мухаммад на священном коне Аль Бараке вознёсся на Небеса, где говорил с самим Аллахом. Впервые в своей жизни Усама ибн Мункыз стоял на Харам-эш-Шериф. Когда он родился, Купол Скалы и мечеть Аль-Акса, отдалённая мечеть, про которую говорит Коран, уже принадлежали франкам. О, Аллах милосердный, как давно они сюда ворвались, как прочно здесь засели, как мало надежды на то, что в Аль-Аксе вновь будут молиться правоверные мусульмане.
Оказавшись на Храмовой горе, допущенный сюда гостеприимными и вежливыми тамплиерами, Усама вдруг почувствовал, что ненавидит этих храмовников всеми силами души, что готов впиться зубами в горло первому же рыцарю в белом плаще. Не было тут никакого противоречия с тем, что он говорил эмиру Муин ад-Дину. Есть время дружить с тамплиерами и есть время рвать им глотки. Сейчас время дружбы. Но как, оказывается, тяжела милость сильных. Как невыносимо на душе.