Рыцари былого и грядущего. Том II

Ещё до армии Серёга поступил в аспирантуру и, демобилизовавшись, сразу ушёл в науку. Он долго не мог выбрать тему для диссертации и вдруг неожиданно понял, что может заниматься только историей Ордена тамплиеров и ничем больше. В отличие от большинства коллег, он не воспринимал историческую науку как «искусство для искусства», полагая, что историк должен разрабатывать только такие темы, которые имеют выходы на современность, затрагивают в современниках некоторые струны души и в той или иной мере опираются на личный жизненный опыт автора. А в его жизни единственным серьёзным делом до настоящего времени была военная служба, и серьёзно влюбиться он успел пока только в монашество. Он твёрдо знал, каким должен быть настоящий воин и очень хотел поглубже узнать, что есть настоящий монах. А что такое воины-монахи? Какие ценности они провозглашали? Какими они были на самом деле? Как они вообще могли появится? Эти вопросы показались Серёге столь волнующими и животрепещущими, настолько живо связанными с его личной судьбой, что если бы его заставили заниматься чем-либо другим, он просто ушёл бы из аспирантуры.

Тему диссертации утвердили с большим трудом. Дело было даже не в том, что советский аспирант вдруг решил копаться в религиозных предрассудках средневековья. Это, конечно, позволили бы с целью разоблачения и осуждения этих предрассудков. К тому же на дворе бушевала перестройка, и интерес к религиозным вопросам уже не казался столь предосудительным. Основная загвоздка была в том, что ни один настоящий учёный не желал всерьёз воспринимать никакую работу о тамплиерах, которые давно уже стали предметом смехотворных псевдонаучных спекуляций. Заниматься тамплиерами было всё равно что заниматься инопланетянами, то есть прежде всего предстояло разгребание фантазий психических больных, а для начала ещё надо было доказать, что ты – не один из них. Огромная литература по тамплиерам на три четверти была совершенно антинаучна и состояла из идиотических легенд, параноидальных гипотез и ни на чём не основанных утверждений шизофреников, которым собственный бред представляется фактом, не нуждающимся в доказательствах. Разгребание тамплиерского бреда даст куда больше пищи психиатру, чем историку, а потому серьёзному человеку, который решил заниматься тамплиерами, предстоит доказать, что он не только не псих, но и не психиатр. А ведь по тамплиерам вышло немало серьёзных научных работ, при чём не только на западе, но и у нас, и в конечном итоге Серёга смог убедить научного руководителя в том, что намерен опираться на основательную научную традицию, вполне достойную развития.

Теперь Серёга дни напролёт не вылезал из библиотеки, начитывая материал по теме. Он достаточно легко владел английским и французским, одну за другой заказывал в Англии и Франции работы не переведённые на русский язык. Усовершенствовал знание латыни, с которой раньше был знаком весьма поверхностно, навалился на лингва франка, которого до этого не знал совершенно. Вскоре он уже думал, как франк, чувствовал, как франк и жил только тем, чем жили средневековые франки. Серёга исчез из Советской России, да так виртуозно, что никто и не заметил. Впрочем, постепенно начали замечать. На вопрос о том, что он делает в выходные, Серёга мог с отсутствующим видом ответить что-то на лингва франка. Если его спрашивали, чем он вообще питается, он вполне серьёзно говорил: «Орден не обещал мне ничего, кроме хлеба и воды», при этом по его впавшим щекам можно было сделать вывод, что Орден, действительно, не предоставил ему ничего сверх обещанного. Как-то научный руководитель спросил у него, успеет ли он в срок подготовить статью для сборника, а он ответил: «Если это будет угодно Господу, мессир». Сурово так ответил, без намёка на улыбку.

Вскоре уже никто не сомневался , что Серёга слегка подвинулся рассудком на почве тамплиеромании. Впрочем, некоторые сомневались в том, что «слегка», полагая его «соскочившим с катушек» окончательно и бесповоротно. Но это было совсем не так. Он был совершенно чужд фанатизма, тем более – научного фанатизма. Серёга влюбился в тамплиеров искренне и по-настоящему, а настоящая любовь ещё никого не сделала сумасшедшем. Все видели в нём романтика-идеалиста, совершенно оторванного от жизни, но мало кто замечал хладнокровного и расчётливого прагматика, а он таким и был – романтичным прагматиком и прагматичным романтиком. Серёга спокойно знал, что ему на некоторое время необходимо исчезнуть из Москвы, посвятив себя непрерывным перемещениям из Парижа в Иерусалим и обратно. Но он знал, что вернётся в Москву, что вся его длительная командировка в средневековую Европу только ради Москвы и нужна. Надлежало принести русскому миру новое слово, а отыскать это слово возможно было только за тридевять земель, за тридевять времён.