– Мессир, до боя мы не успели осмотреть все монастырские помещения, – сказал Анри де Монтобан. – Может быть, всё-таки найдём спрятавшихся монахов, и они окажут Вальтеру помощь получше той, которую окажем мы?
– Давай. Быстро.
Они нашли полсотни монахов под землёй, в винном погребе. Монахи не прятались здесь, а были пленниками. Не тратя времени на представления, Сиверцев сразу спросил:
– Врач среди вас есть?
– Я был монастырским врачом, – отозвался старенький монах в застиранном подряснике.
– У нас тяжело раненный. Быстрее.
Монах осмотрел Вальтера и, смазав рану мазью из маленького пузырька, который был у него при себе, сделал грамотную перевязку, сразу сказав:
– Рана очень болезненная, но не смертельная, жизненно важные органы не задеты, операция не нужна. Ему сейчас более всего необходимо обезболивающее, а лучше всего – снотворное. У меня есть. Припрятано. Варвары не всюду добрались.
Монах обратился к Сиверцеву, безошибочно определив главного, но ему ответил сам раненный:
– Никаких обезболивающих. Никаких снотворных. Прежде всего исповедь. Нужен священник.
– При такой боли, брат, сможешь ли ты исповедаться? – озабоченно развёл руками монах.
– Смогу. Только бы успеть.
– Священник у вас есть? – спросил Сиверцев.
– И не один.
– Делай!
Монах мгновенно исчез, но вместе со священником появился только через полчаса. Крупный батюшка с большой бородой в великолепной чистой епитрахили поверх рваного и грязного подрясника, с порога сказал:
– Прошу прощения за задержку, надо было епитрахиль и поручи из тайника извлечь. А теперь прошу всех выйти.
Сиверцев, выходя из трапезной последним, бросил назад беглый взгляд, и в его душе вдруг отчётливо высветилась невероятная трагичность происходящего: исповедь тяжело раненного тамплиера прямо на поле боя, посреди трупов, которые ещё час назад были живыми людьми. Воистину, тамплиерская исповедь.
Батюшки не было часа полтора, за это время тамплиеры с монахами не разговаривали, ни о чём не думая, кроме Вальтера. Наконец батюшка вышел. По его просветлённому лицу текли слёзы.
– В жизни не слышал такой искренней и глубокой исповеди. Ваш брат – почти святой. Даже не желаю ему выздоровления. Хорошо после такой исповеди умереть. Но да свершится воля Божия.
Сиверцев кивнул и, жестом предложив врачу следовать за ним, быстро вошёл к Вальтеру:
– Вальтер, прими всё-таки обезболивающее и снотворное. Сейчас уже можно.
– Да, сейчас уже можно, – тихо прошептал Вальтер. – Я выдержал, мессир, я смог.
Сиверцев молча положил ладонь на руку Одноглазого, лежавшую у него на груди.
Врач, во время исповеди извлекший из тайника необходимое зелье, сразу же дал его раненому.
***
Вальтер уснул. Мёртвого де Сент-Омера положили на стол рядом с ним. Трупы врагов маршал приказал оттащить куда-нибудь в самый дальний угол монастыря. Потом позволил оказать медицинскую помощь себе и другим тамплиерам. Легко ранены были все семеро оставшихся на ногах братьев.
– Жив кто-нибудь из старшей братии? – спросил Сиверцев священника, который исповедовал Вальтера.
– Ваш покорный слуга – игумен.
– Пойдём куда-нибудь, побеседуем.
Они вышли на покрытый пеплом двор и расположились на больших каменных скамьях друг напротив друга.
– Мы – тамплиеры. Рыцари-монахи. Свою задачу видим в том, чтобы защищать христиан и христианские святыни.
Андрей представился спокойно, но несколько напряжённо, понимая, что на Афоне тамплиеров могут и не жаловать. Однако, игумен благодушно улыбнулся:
– Мы рады приветствовать дорогих ставрофоров. Здесь, на Афоне, люди вашего Ордена показали себя, как настоящие христианские герои.
– Когда? – Андрей растерялся.
– Если вы тамплиеры, то безусловно знаете, что Орден Храма помогал монахам на Афоне, начиная с того времени, когда к власти пришёл Антихрист, а тому уже четвёртый год идёт, – теперь игумен насторожился.
Андрей некоторое время молчал, потом начал медленно с паузами говорить:
– То, что мы действительно принадлежим к Ордену Храма, надеюсь, достаточно доказано нашими действиями. Но, видите ли, отче… если не вдаваться в детали… по воле Божьей мы оказались изолированы от Ордена и, если честно, то вообще ничего не знаем о том, что происходило на земле много последних лет.
Игумен глянул на маршала теперь уже с любопытством и, кажется, что-то отыскал в его глазах, и это его вполне удовлетворило. Он начал говорить размеренно и несколько отстранённо: