Рыцари былого и грядущего. Том III

Руки Армана привязали к подлокотникам тяжёлого стула. Деловитый монах-доминиканец раскалил на огне стальной прут и прижал его к плечу командора. Приложил без нажима, но держал долго, пока сталь не остыла. Потом подошёл к жаровне, опять раскалил сталь и опять приложил. Потом опять. Всё это палач проделывал с лицом откровенно скучающим, не задавая никаких вопросов. Сделал перерыв, так же не говоря ни слова, а потом начал жечь другое плечо.

Сидевший в кресле напротив господин скорбно наблюдал за тем, как вздуваются жилы на шее командора, как лицо его покрывается испариной, а в уголках закрытых глаз резко пролегают морщины. Дорогая одежда и толстая золотая цепь на шее зрителя без труда позволяли угадать в нём высокопоставленного придворного, а вот лицо отнюдь не напоминало человека, привыкшего блистать при королевском дворе. Его суровое и решительное лицо было одновременно скорбным и немного болезненным, а длинные чёрные волосы и очень смуглый цвет лица сообщали ему выражение несколько даже демоническое. Таков был Гийом де Ногаре – правая рука короля Франции.

Он наблюдал за страданиями тамплиера без тени злорадства, с неким внимательным равнодушием. Наконец, он дал знак палачу удалиться, они остались в комнате вдвоём. Ногаре подошёл к тамплиеру и кинжалом разрезал верёвки, привязывавшие его к креслу. Командор энергично размял пальцы рук и, внимательно посмотрев на королевского советника, прохрипел:

– Ты выглядишь очень уставшим, Гийом.

– Сам знаешь, Арман, в последнее время очень много работы. Грязной и неблагодарной работы… Ты ведь лучше других понимаешь это. Почему мы не вместе, Арман? – вопрос прозвучал очень печально.

– Потому что ты – катар, а я – тамплиер, – прохрипел де Ливрон.

– Да, я катар… А ведь я не верю в катарские бредни. Но моя душа сгорела на костре Монсегюра ещё раньше, чем я родился. Ты представляешь, Арман, я родился с сожженной душёй, – грустно улыбнулся Ногаре. – Но это всё для трубадуров. Ты сейчас можешь говорить о деле, или отложим до завтра?

– Я так долго ждал этой встречи, Гийом, – к тамплиеру понемногу возвращалась способность владеть своим голосом, – до завтра мне не выдержать. Боль очищает сознание, освобождает его от всего ненужного и случайного. Я готов говорить.

– Надеюсь, ты понимаешь, что пытка – не более, чем моя любезность по отношению к тебе, своего рода дань уважения. Я не настолько наивен, чтобы думать будто пытка станет для тебя аргументом.

– К делу. Что ты хочешь?

– Ты не поверишь. Золота. Та золотая пыль, которую мы обнаружили на дне тамплиерских сундуков, нас очень разочаровала. А ведь ты знаешь, где богатства Ордена.

– Мало ли что я знаю. Мне, например, известно, что Сена впадает в море, но разве я могу повернуть её вспять?

– Значит, разговора не будет?

– Ну почему же. Только не надо переоценивать мои возможности. Могу предложить тебе N ливров.

– Неплохо. Впрочем, лишь для начала.

– А что предлагаешь ты?

– Жизнь всем тамплиерам, которые ещё живы.

– Жизнь – это слишком мало. Ты помогаешь тамплиерам сохранить остатки чести, мы помогаем тебе получить остатки казны.

– Мои возможности тоже не надо переоценивать. Что ты хочешь?

– Поможешь тамплиерам организовать достойную защиту на суде?

– Ты смеёшься, Арман? Они сами во всём сознались, эта ваша слякоть, а теперь я сделаю из них достойных людей, способных себя защитить? Может быть, ещё и речь им написать?

– Первое, что ты сделаешь – переведёшь всех нас в достойное помещение. Дворец не нужен. Главное, чтобы было сухо, светло и просторно. Ну и питание, конечно, улучшишь. Второе. Когда к тебе обратится группа тамплиеров с просьбой дать им возможность защищать Орден – не препятствуй. Мы выберем тех, кто будет публично защищать Орден. Если ты сразу же пошлёшь их в костёр, я буду очень разочарован.

– Я пока ещё не король Франции.

– Ну тогда и я – не казначей Ордена.

Ногаре встал и начал медленно расхаживать по комнате. Арман некоторое время внимательно на него смотрел, потом сказал:

– Вы уже добились своей главной задачи. Никакая наша защита не поможет возродить Орден Храма. Ордена больше нет. Никто и никогда не увидит белых плащей ни на улицах Парижа, ни на улицах Иерусалима. Всё о чём я прошу – дайте нам оставить по себе хоть тень доброй памяти, выслушайте, запишите то, что тамплиеры могут сказать в своё оправдание.

– Я попытаюсь.

– Ну тогда и я попытаюсь.

– Довольно, Арман. Завтра же вас всех переведут в хорошее помещение.

– Завтра же ты получишь расписку на упомянутое мною количество ливров.

– Изберёте, кого захотите, в защитники Ордена. Им дадут возможность публично сказать то, что они захотят.

– И тогда ты получишь расписку на сумму втрое большую.

– Очень хорошо. Если честно, я и на это не рассчитывал. Хотя ты отдаёшь нам лишь малую толику богатств Ордена.

– А сколько речной воды можно вернуть из моря обратно?

– Всё так. Но когда вы завершите свою защиту, я уже ничего не смогу вам обещать. Даже жизни.

– И я не обещаю тебе жизни, Гийом. Ты зашёл слишком далеко. Для тебя, как и для Ордена, уже нет возврата.