Рыцари плащаницы

— У нас этому учат детей. Это история, султан.

— Дети христиан будут знать Саладина?

— Еще как! Благородного героя, мусульманского рыцаря, держащего свое слово! Я и пришел сюда только затем, чтобы взглянуть на тебя. Не мог упустить случай…

Саладин испытывал странное чувство. Невероятность того, что он сейчас услышал, мешалась в голове с радостью оттого, что услыхал. Он не знал, что говорить и делать, а совета спросить было не у кого.

— Мне пора, султан! — сказал Козма, вставая. — Благодарю за угощение. Еда была вкусной, вино — замечательное.

— Я велю дать тебе с собой кувшин, — машинально ответил Саладин, тоже поднимаясь с подушек и делая знак слуге.

— Что ты скажешь на прощание? — спросил Козма.

— Я с удовольствием позволю тебе и твоим друзьям уйти, — улыбнулся Саладин. — Но я султан правоверных и могу обещать защиту только на своих землях. Азни принадлежит христианам…

— Ты не прав.

Саладин удивленно посмотрел на гостя.

— Владелица этих земель, Алиенора д'Азни, недавно приняла вашу веру.

— Почему?

— Вышла замуж за правоверного.

— Кто ее муж?

— Алиенора снова овдовела. Ее новый супруг поторопился захватить замок…

— Жаль. Я бы сделал его эмиром. Тогда мы расстались б с тобой друзьями.

— Алиенора жива.

— У правоверных женщина не может стать эмиром. Женщины слабы духом, могут передумать. Например, возвратиться в христианство. Ваши муллы легко даруют такой грех. Мы — нет. Если правоверный меняет веру, а затем попадает мне в плен, я велю его казнить.

— Я запомню это, — сказал Козма, кланяясь.

— Приходи в гости! — тихо сказал Саладин. — Здесь тебе рады. Мой шатер недалеко от замка.

— Грех не принять такое приглашение, — ответил Козма, прикладывая руку к груди…

После ухода гостя Саладин прилег на подушки, и погрузился в размышления. Аль-Адил было заглянул за полог, но султан легким движением руки дал знать, что его следует оставить в покое…

20

Ярукташ отпил из чаши и закатил глаза, перекатывая вино во рту, лицо его просияло.

— Это чудесное вино, рыцарь! Изысканное! Оно ласкает небо и окутывает язык неземным ароматом! Никогда не пил такого!

— Саладин сказал: подарок императора ромеев.

— Саладину можно верить! Ты понравился ему, рыцарь, раз он не пожалел для тебя вина из подвалов константинопольского дворца. Это честь!

— Охотно поделюсь! — сказал Козма, вновь наполняя чашу евнуха.

— Но почему-то не угостил своих друзей? Почему зазвал меня к себе, и мы пьем это несравненное вино вдвоем?

— Мои друзья не оценят этот вкус.

— Ты прав, рыцарь! — вздохнул Ярукташ. — У тебя замечательные друзья: умные, веселые и отважные. Но пьют такую дрянь! Как можно требовать к столу сикер, когда подвалы Азни полны вина! Пусть не такого изысканного, как императорское, но в сравнении с пойлом для простолюдинов…

— Мои друзья — воины и привыкли к крепким напиткам.

— Они лишают себя многого. Жизнь человека на земле так коротка! Надо успеть насладиться каждым ее проявлением! Будет не горько умирать, когда придет твой час.

— Ты эпикуреец, Ярукташ!

— Я знаком с учением Эпикура. У старого бека, которому меня продали, было много книг. Грек был прав: надо радовать жизни!

— Тогда насладимся! — предложил Козма, поднимая кубок.

— Скажи мне, рыцарь! — сказал Ярукташ, ставя пустую чашу на стол. — Ты ведь зазвал меня к себе вовсе не затем, чтоб угостить чудным вином. Я благодарен тебе за честь, но не стоит тайным заботам портить вкус благородного напитка. Говори!

— Когда в Масличном ущелье ты просил о моем покровительстве, то обещал познакомить с местными нравами и обычаями. Хоть ты уже не пленник…

— Тебе нужен совет?

— Почему Саладин не уходит?

— Сахель подумает, что султан испугался. Поэтому Саладин будет стоять под стенами.

— Как долго?

— Пока мамлюки не заропщут. Тогда султан сделает вид, что прислушался к голосу воинов, которые голодают, оборваны, истомились. И Сахель по-прежнему будет считать Саладина бесстрашным.

— Сколько времени понадобится, чтоб мамлюки возроптали?

— Месяц, два… Если раисы султана проявят расторопность и войско правоверных будет хорошо снабжаться продовольствием, Саладин сможет простоять здесь два месяца.

— Зачем так долго?

— Куда султану спешить? За два месяца может случиться всякое. Осажденные, испугавшись настойчивости врага, сдадутся, или перебежчик выдаст врагу слабое место замка… Сидеть в осаде тяжелее, чем приступать с набегом. Из-под стен уйти можно всегда, пути свободны… Саладин умен, отважен и умеет ждать. Он великий воин!

— Два месяца… — вздохнул Козма. — Долго.

— Ты сам виноват, рыцарь, что султан остался.

— Я?

— Ты потребовал поразить громом только щиты с лестницами, хотя я советовал не жалеть врагов. Ничто так не впечатляет воина, как вид разорванного на куски товарища. Никто из мамлюков не погиб у стен, теперь они станут думать, что гром многобожников не страшен людям. Их станут убеждать на новый приступ…

— Мы отобьем его, как и первый.

— Кто знает…

— Почему ты не возразил мне твердо на военном совете?

— Я прежде не видел ваш гром.

— Ты умен и опытен, я сожалею, что ранее не советовался с тобой, — вздохнул Козма. — Это моя вина.