Рыжая из Освенцима. Она верила, что сможет выжить, и у нее получилось

Когда почти все гости разошлись, зэйде пригласил Хану на танец, а потом взял Менделя за руку и положил ее на плечо Ханы. Мендель поначалу чувствовал себя неловко, но потом медленно повел Хану в танце. Они глядели друг другу в глаза. Мендель смотрел на Хану с такой нежностью, словно, кроме нее, не видел никого вокруг.

Мама улыбнулась.

– Жизнь продолжается. Не верится, но все идет своим чередом.

Мы молча стояли и смотрели, как танцуют Мендель и Хана. Так началась их новая жизнь.

Глава 15

Небо – небо Господу, а землю

Он дал сынам человеческим.

Ни мертвые восхвалят Господа,

ни все нисходящие в могилу;

но мы будем благословлять Господа

отныне и вовек. Аллилуия.

Псалтирь 113: 24–26

Освенцим. Июнь 1944.

На следующее утро я проснулась под пронзительный свист. Женщины соскакивали с нар и выстраивались в очередь за кофе. Я слезла со своей полки и заглянула наверх, где лежала Лия. Она открыла глаза, и я поняла, что она все еще думает о том, что произошло вчера. Лия соскочила, и мы встали в очередь. Мы подошли к тому месту, где с миской в руках стояла Эйди. В бараке было почти темно – он напоминал древнюю темницу. Вокруг меня толпились истощенные девушки.

– Не могу поверить, что это происходит со мной, – сказала Ханка, когда мы ждали своей очереди сделать глоток из большой миски с коричневой жидкостью.

Я не знала, что ей ответить. Мы молча смотрели, как к нам подходят другие обитатели барака, чтобы занять очередь за кофе. Бейлу шла очень медленно, словно во сне.

– Бейлу, Бейлу, иди к нам, – позвала я.

– Я хотела сказать тебе еще вчера, но забыла, – сказала Ханка. – Я знаю семью Бейлу из Сату Марэ. Они были самыми богатыми. Бейлу не работала ни единого дня в жизни. Для нее все это еще более ужасно, чем для нас.

– Значит, мы должны позаботиться о ней.

– Обязательно.

– Иди сюда, Бейлу, – я подозвала ее, как котенка, которого всему нужно учить.

Бейлу, словно в трансе, встала между нами. Когда подошла наша очередь, я поднесла миску с кофе к ее губам.

– Цайльаппель![29] Перекличка! На выход! – крикнула Эйди.

Честно говоря, казалось, что она напугана больше, чем мы. Я подумала, что, если она не сумеет нами управлять, ей достанется.

Как и вчера, мы несколько часов стояли на плацу. Солдаты ходили вокруг нас и пересчитывали снова и снова.

– Один, два, три, четыре, пять, один, два, три, четыре, пять…

В этом было нечто унизительное – нас считали, словно скот. Некоторые девушки падали, и их оттаскивали в сторону. Позже я видела, как их заталкивали в грузовик.

После поверки эсэсовка разбила нас на новые пятерки.

– Стройся! Стройся! – кричала она. Я даже подумала, не болит ли у нее голова от постоянного крика. – За мной! Быстрее!

Она привела нас на площадку, где валялись огромные камни. Вокруг стояли эсэсовцы. Заключенные, которые прибыли раньше нас, уже работали.

– Слушать, свиньи! Берете кувалды, разбиваете большие камни на мелкие и складываете мелкие вон там. Время пошло! Шнель! Почему вы еще не работаете?!

Она схватила одну девушку и толкнула ее к камням. Девушка споткнулась, и эсэсовка изо всей силы ударила ее головой о камень.

– Шнель!

Мы бросились к камням и разобрали небольшие молотки, которые валялись на земле. Солнце уже поднялось, и лучи его били прямо в глаза. Я занесла молоток над камнем и изо всех сил ударила. Пот заливал мне глаза. У меня ничего не получилось. Сзади ко мне подошла эсэсовка и ударила по спине.

– Работай усерднее, малявка! Нам нужны лишь те, кто может работать.

Она потянулась за автоматом. Я сделала глубокий вдох, высоко занесла молоток и опустила на камень. На валуне появилась тонкая, с волосок, трещина. Я оглянулась, не смотрит ли эсэсовка, но она избивала уже кого-то другого. Я вздохнула, снова высоко занесла молоток и ударила по трещине. Трещина расширилась, но лишь чуть-чуть. Я ударила еще раз, и на землю упал камешек размером с мой палец. Я подхватила его, словно это был бриллиант, и положила в подол платья. Жара стояла невероятная, ни ветерка.