Рыжая из Освенцима. Она верила, что сможет выжить, и у нее получилось

– Ну хорошо, можешь остаться здесь, но только пока не поправишься. Благодарна будь, ленивая свинья!

Я была благодарна, но, увидев, как Лия уходит с другими девушками, я почувствовала, как у меня защемило сердце. Она шла, опустив голову и бессильно повесив руки. Она не выживет, если и дальше будет так много работать.

Вечером она пришла еще серее. Она была такой худой, почти прозрачной…

– Все хорошо? – спросила я. – Как все прошло?

Лия вздохнула и положила голову мне на плечо.

– Я больше не выдержу.

Мне хотелось обнять ее и прижать к себе, но в барак вошла эсэсовка, и все расползлись по своим нарам.

На следующее утро охранница вошла в наш барак и обнаружила, что освобождение получили две девушки вместо одной.

– Ты! Ты! – она с отвращением тыкала в меня пальцем. – Я знаю, почему ты здесь – у тебя «освобождение» из-за ран. Но она… – и она ткнула пальцем в Лию, которую я укутала колючим одеялом так, что виден был только нос. – Что она тут делает?!

Лия была похожа на мумию, она не могла пошевелиться – видны были только ее большие карие глаза, полные страха.

Эсэсовка стремительно подошла к нам и уже готова была сорвать одеяло – если там не будет повязок или ран, нас обеих расстреляют.

– Она больна, – быстро сказала я.

Лия смотрела на эсэсовку расширенными от страха глазами и даже не моргала.

– Разве вы не видите?

Я говорила громко и уверенно. Даже не знала, что я способна на такое. Мне нужно было убедить охранницу позволить Лии остаться со мной.

– Разве вы не видите? Эта девушка больна. У нее сыпь, заразная сыпь! Вы хотите отвечать перед начальством за то, что она не сможет больше работать из-за того, что вы заставили ее работать больной?!

– У нее сыпь? – прищурилась эсэсовка,

– Да, сыпь, – я скрестила руки и посмотрела ей прямо в глаза.

Она отступила и сказала:

– На следующей неделе вы обе должны быть на заводе!

Она развернулась и вышла. Я дождалась, когда ее шаги стихнут, повернулась к сестре и со смехом сдернула с нее одеяло.

– Нет у тебя никакой сыпи, но она, эта старая корова, даже смотреть не стала – побежала прочь со всех ног. – Я снова накрыла Лию одеялом и обошла нары. – Ох, у тебя такая страшная сыпь! Такая страшная, что тебе нужно освобождение навечно! Если бы от меня не пахло, как от лошади, ты, может быть, поправилась бы. Если бы бородавки сошли с моего лица, ты, может быть, и поправилась бы. Считаешь, мне нужно уйти?

Я промаршировала к двери и вдруг услышала странный звук. Я замерла на месте. Я не слышала такого миллион лет! Я медленно повернулась. Лия хихикала. Я пораженно посмотрела на нее, а потом не смогла сдержать смеха. Я забралась на нары рядом с ней, и мы принялись истерически хохотать.

– Не знаю, долго ли я еще выдержу, Рози, – вдруг сказала Лия, и смех застыл у меня в горле.

– Конечно, долго! Все уже почти кончилось! Разве ты не слышишь самолеты – это союзники. Ты знаешь, зачем нас сюда привезли? Чтобы мы делали пули для войны – союзники слишком сильны, и нацисты это знают.

– Да, и союзники разбомбят нас, прежде чем успеют освободить. Мы работаем на военном заводе, который мешает им победить.

– Они его не найдут. Он хорошо спрятан.

– Еще хлеще. Они нас не разбомбят, потому что не найдут, и мы будем вечно делать оружие для сражений с ними.

– Лия! Прекрати эти разговоры! Ты сильная, ты справишься. У тебя нет выбора. Пойдем со мной, мы сто лет не мылись, а нужно быть чистыми, чтобы не заболеть.

– Ой, оставь меня в покое! Мне так тяжело…

– Даже не думай! Я освободила тебя от работы и теперь за тебя буду решать, что делать!

– Начальница! – со смехом сказала Лия, но поднялась и пошла следом за мной мыться.

Глава 35

Терпели голод и жажду,

душа их истаевала в них.

Псалтирь 106:5

Дудерштадт. Март-апрель 1945.

Раны мои зажили, равно как и выдуманная сыпь Лии. Мы снова стали работать на заводе. Каждый день еще до рассвета мы занимали свои места, а потом нас отправляли собирать сахарный тростник на морозе. Я чувствовала, что постепенно выпадаю из реальности, и не могла с этим справиться. Мозг мой не хотел оставаться ни на заводе, ни на поле и улетал туда, где ему хотелось быть больше всего: домой.

Однажды за моей спиной раздался шепот. Девушки указывали на что-то. Раздался какой-то шум. Все смотрели наверх. Я подняла глаза и увидела на стекле газету с заголовком статьи: «АМЕРИКАНСКАЯ И РУССКАЯ АРМИИ ПРОДВИГАЮТСЯ, КОНЕЦ ВОЙНЫ БЛИЗОК». Текст же был напечатан слишком мелко, и прочесть его мы не могли.

– Война почти кончилась! – прошептала девушка, работавшая рядом со мной, но я была слишком измождена, чтобы думать об этом.

Я посмотрела на газету. Лист чуть сдвинулся, и я увидела знакомое лицо Эдигера – это он держал газету у стекла, чтобы мы увидели. На улице начинался ливень, и газету быстро унесло ветром.