Рыжая племянница лекаря

Словно услышав мои тихие напутствия, наемник направился к старому крылу, на котором словно лежала невидимая печать всяческих несчастий и зла — по крайне мере, стоило мне посмотреть в ту сторону, как в груди поселилась щемящая боль. Мне на минуту стало любопытно, чувствуют ли черные чары остальные обитатели дворца, однако спрашивать было бессмысленно: наверняка все они пребывали в уверенности, что это происходит из-за присутствия там демона. Я же точно знала, что близость Рекхе порождала совсем другие чувства — он внушал страх, отвращение, злость, но то были естественные ощущения, не оседавшие на душе темной липкой пеленой, в которой я без сомнений опознала отголоски черной магии.

Впрочем, тратить время на подобные рассуждения было глупо. Я направилась к воротам, едва удерживаясь от того, чтобы не бежать, — уж это точно привлекло бы чье-нибудь внимание.

Привратник, увлеченный разговором с каким-то своим приятелем, не смотрел в мою сторону, и мне подумалось, что уж тут-то никаких проволочек не предвидится, как вдруг голос, от звучания которого мои колени подогнулись, произнес:

— Племянница лекаря! Ты опять отправляешься на поиск неприятностей?

Я резко повернулась, краснея и бледнея попеременно. Господин Огасто, вновь верхом на своем прекрасном коне, приближался к воротам. Походило на то, что он собирался, как обычно, в одиночку прогуляться по окрестностям. Невольно я отметила, как посвежело его красивое лицо — неудивительно, что дядюшка Абсалом так возгордился! Его светлость выглядел совершенно здоровым — лучшее свидетельство того, что придворный лекарь потрудился на совесть. Блестящие живые глаза герцога пристально смотрели на меня безо всякой неприязни, словно при последнем нашем разговоре он не прогнал меня восвояси. Быть может, он и не помнил об этом случае?

— Ваша светлость… — промямлила я, растерявшись едва ли не сильнее, чем во время первого разговора с Рекхе. — Доброго вам утра…

— Куда ты идешь, Фейн? — прямо спросил герцог, остановив коня рядом со мной. — Кажется, я говорил, чтобы ты одна не покидала дворец. У тебя короткая память? Или ты не принимаешь во внимание мои приказы?

Мне оставалось разве что открывать и закрывать рот, как рыбе, выброшенной на берег, — в присутствии господина Огасто я теряла последний ум. Соврать другим мне никогда не составляло труда, тут же язык отнялся, точно его ужалила пчела.

— Ну же, Фейн! — его светлость повысил голос. — Ты опять собралась куда-то, не поставив в известность своего дядю, не так ли? Если я прикажу найти его — скажет ли он, что ты сейчас выполняешь его просьбу?

— Ваша светлость, я просто… просто… — жалко проблеяла я, совсем пав духом. В голове было пусто, как в дырявом ведре, и ни одного годного объяснения, зачем мне нужно прогуляться по городу, я не находила.

— Эй, Филиберт! — еще громче крикнул господин Огасто, и обеспокоенный привратник, с опаской прислушивающийся к нашей беседе, со всех ног бросился к своему господину.

— Что угодно вашей светлости? — запыхавшись, торопливо спросил он.

— Знаешь племянницу моего лекаря? — господин Огасто кивнул в мою сторону, хоть этого и не требовалось, — привратник тут же принялся заверять его светлость, что не спутает меня ни с кем другим.

— Проследи за тем, чтобы она не выходила одна в город! — продолжил герцог, тон которого не был злым или суровым, однако отбивал всякое желание спорить. — Покидать дворец она может в сопровождении своего дядюшки или иного достойного человека из числа дворни, и никак иначе.

— Будет исполнено, ваша светлость, — тут же отозвался Филиберт.

Я не могла скрыть своего огорчения, но господин Огасто покровительственно улыбнулся, увидев кислое выражение моего лица.

— Ты слишком бесстрашна, рыжая девочка, — сказал он мне, и от теплоты, звучащей в его голосе, сердце едва не разорвалось от сладкой муки. — Жаль, что о тебе некому позаботиться как следует. Что ж, надеюсь, хоть от одной беды я тебя уберег.

«Ох, но я же просто пытаюсь помочь вам! Отчего вы не чувствуете, что все это — ради вас?» — мысленно вскричала я, а вслух упавшим голосом поблагодарила господина Огасто за доброту и заверила, что не желала его огорчать своим непослушанием. О чарах заводить разговор не имело никакого смысла — во всем Таммельне о колдовстве знали я, демон да домовой дух с его крысами, и вряд ли слова, исходящие от кого-либо из нас, показались бы господину Огасто достойными доверия. Мне оставалось только проводить взглядом его светлость и пробормотать: «Да ухожу я, ухожу!» в ответ на ворчание привратника.