Рыжая птица удачи

Завтра ребята улетят. Павел никогда не думал, что будет ждать расставания с Тони и Киром с таким нетерпением, но они мешали сейчас. Мешали и тем, что они были из прошлой жизни, всё такие же здоровые, полные сил, а он не мог шагу ступить, не держась за стенку или чью-нибудь руку. Мешали и тем, что сделал Ти-Рекс. Павел не мог по-прежнему говорить с ним, не мог подать руки, не хотел слышать его голос, всё время мерещился отчаянный крик Ники, поддающийся под руками пластик двери, хрипящее тело под руками и дикое желание раздавить, уничтожить, стереть в пыль того, кто посмел причинить ей боль.

Это желание тоже мешало. Оно не ушло, просто забилось куда-то глубоко внутрь и всплывало, когда Павел слышал голос Кира. Он понимал, что желание оправданное, но не хотел его испытывать. Поэтому и ждал, когда Кир улетит. Чтобы справиться с самим собой.

Полчаса назад Ника ушла к отцу — она и вчера перед сном заходила к нему и, наверное, делала так и раньше. Павел не спрашивал. Он просто вышел на балкон и вдыхал вечерний пряный воздух. Когда Сиана садилась, её лучи светили прямо ему в лицо. Он не видел свет, но ему нравилось ловить это закатное тепло, сжимая пальцами нагретые за день перила. В саду тихо, только слышен непрекращающийся звук джунглей. Он уже начал привыкать и к этим ароматам, и к звукам, и к необходимости пользоваться спреем-репеллентом. Наверное, он смог бы здесь остаться. Если Ника захочет. Может быть, остаться здесь было бы самым правильным…

— Ты меня прости. Я не хотел этого.

От звуков этого голоса вдруг пропало всё очарование вечера. А от второго словно судорогой свело пальцы.

— Скажем так: ты не этого хотел.

— Не этого. Но так вышло. А я сорвался. Прости.

Молчание.

Слишком долгое молчание.

…Двое на дорожке. Внизу, под балконом. Перед глазами сплошная тьма, но он видит не глазами, а чем-то глубже.

Они смотрят друг на друга. Она поднимает руку и касается его щеки, а он кладёт ладонь на её затылок, склоняется… Она приоткрывает губы…

— Если бы ты знал, что это Паша, ты бы отступился сам?

Как звенит вокруг воздух. На перилах, должно быть, остались вмятины.

— Да.

Ты сам-то веришь в это, Карпов?

— Ты сам себе веришь? — эхом отзывается Никин голос внизу, и он понимает, кожей чувствует, что стоят эти двое внизу в паре шагов друг от друга. И Ника не подпустит Кира к себе ближе, теперь она — хозяйка ситуации.

— Я… не знаю.

Впервые в этом голосе такая неуверенность. Грозный Ти-Рекс сдаётся?

«…Да и вообще, любовь-морковь, сказки это всё! Не родилась ещё та девушка»…

Похоже, что родилась, а, Кир?

— Я улечу. Мы больше не увидимся. Не будем искушать судьбу, да?

Павел будто слышит, как Ника пожимает плечами.

— Вы увидитесь. Мы увидимся. А в судьбу я не верю. Я в людей верю.

— В людей? — короткий нервный смешок.

— Да. И в тебя тоже.

Тихий шелест лёгких девичьих шагов.

— Ты обязательно найдёшь другую, лучше меня. И она будет только твоя. А теперь извини, мне надо идти. Паша ждёт.

Кир и Тони улетели ещё до полудня. Прощание вышло скомканным — да к тому же все понимали, что это ненадолго, дело только началось.

Ника стояла рядом с Павлом, его рука лежала на её плече. Он не видел, но чувствовал, что она спокойна, по голосу слышал, как она улыбается Балу, как ровно, без тепла, но и без злости, прощается с Киром, и всё время чувствовал, как она постоянно поворачивает голову и смотрит на него. Нет, он не собирался срываться. Вчерашний случайно услышанный разговор всё прояснил. У него не было зла на Кира, но не было и ощущения, что всё нормально, всем всё простилось. Потому что простить крик Ники он не мог. Даже зная и понимая, что это был не совсем Кир.

«Я улечу, мы больше не увидимся». Убежать от девушки нетрудно. Убежать от себя — не выйдет. Так почему ж ты, Карпов, не догнал себя там, в доме Ревнёвых, когда она кричала?

— Счастливо, Пашка, выкарабкивайся! — Балу стиснул его в объятиях.

Он выпустил Нику, ответил тем же.

— Ты тоже держись, мишка косолапый, — тихо сказал Павел, почувствовал, как тот кивнул.

Кир руки не подавал, обниматься тоже не стал. Негромко сказал «Ну, ещё увидимся».

— Счастливо, — сдержанно отозвался Павел и снова нашёл ладонью Никино плечо.

— Знаешь, Феникс, я всё равно рад, что ты жив.

Он ещё не сообразил, как отреагировать, а ровный гул двигателя и ветер в лицо дали понять, что аэрокар взлетел.

В этот же день Аристов приехал домой на этот раз не с чемоданом, а с целой полевой лабораторией.

Следующие десять дней Ника разрывалась между отцом, закопавшимся в отчётах и проверках, и Павлом, которого Аристов заставил-таки уменьшить активность передвижений. Дмитрий, вопреки её опасениям, почти не мешал. Он тихо сидел рядом с Павлом, покидая его только тогда, когда тот сам гнал его отдохнуть и «прошвырнуться по городу». «Прошвыривался» Дмитрий обычно до дома Дэна, где мог зависнуть на неопределённое время, пока тот не начинал собираться на работу.