Рыжая Соня и Врата Немедии

Убедившись, что, им не придется там столкнуться с каким-нибудь зверем, опередившим их, Соня и Муонг пробрались внутрь нового убежища с черными потеками и клочьями козлиной шерсти на зазубринах каменных стен.

Набрав несколько пучков сырой колючей травы, девушка развела огонь, кашляя от густого зеленого едкого дыма, после чего выглянула наружу, стараясь хоть немного отдышаться.

На горы спустилась ночь. Из-за черной скалы, похожей на запрокинутую морду зверя, вылез узкий зеленый клык месяца.

— Обсохнешь тут, — недовольно проворчала она, — раньше задохнешься.

— Ну, принялась хныкать, — усмехнулся Муонг, — раздевайся лучше.

Красное пламя костра беззвучно металось, то разгораясь, то затухая.

— Почему все же Тлалок нас не убил? — спросила девушка, пропустив мимо ушей язвительное замечание и вновь прижимаясь к своему спутнику. — Оставил себе возможность еще поразвлечься?

— Не знаю, — сказал Муонг, зарываясь лицом в ее влажные волосы. — Может, мы ему понравились. Но дар принести все же надо. Я обещал, и значит, сделаю.

— Ты всегда — человек слова? — Соня слегка отодвинулась от него и прищурилась, наблюдая, как играют отблески огня на его лице.

— По возможности.

— А ты мне так до конца и не рассказал о Бельверусе. Помнишь? Слоны тогда помешали.

— Помню. Хочешь узнать, что было дальше? В общем, ничего хорошего.

— Догадываюсь, иначе тебя бы не занесло в Черные Королевства. А я ведь потом тебя вспомнила. Когда ты мне назвал свое имя, я еще подумала, что где-то слышала его. Я бывала в Килве, ходила смотреть на бои гладиаторов. О тебе тогда много говорили, мне даже стало интересно, что еще за чудо такое — это ведь ты сражался без оружия против двоих воинов с мечами?

— Я. Там вся задача — уворачиваться как можно дольше, пока они не вымотаются, гоняясь за тобой по всей арене, не выйдут из себя и не потеряют бдительность, а потом просто нужно завладеть одним из мечей.

— Однажды я видела, как рысь гонялась за зайцем на открытом пространстве, а он ушел. Очень похоже.

— Примерно так, — согласился Муонг. — Жить захочешь — уйдешь.

— Ты женился на Гларии, Эльбер? — прямо задала Соня вопрос.

— Нет. Она предпочла мне другого, — сухо ответил он. — После того, как мы четыре года были вместе, и я нисколько не сомневался в ее любви. Она хотела, чтобы я оставил бои. Ее отец погиб от ран, полученных на арене — я говорил тебе, он тоже был гладиатором.

— И эта женщина побоялась связать свою судьбу с тобой? Из-за боев?

— Она никогда ничего не боялась. Я сам ждал, пока смогу вполне обеспечить ее, а потом Глария нашла себе жениха побогаче, — мужчина зло усмехнулся. — Ни много ни мало главного немедийского казначея, Ишума… А на представлениях в Килве ты когда-нибудь бывала?

— Раз или два, — сказала Соня, — но мне не очень понравилось. Может, я ничего не понимаю в драме, но мне надоедало по полдня сидеть на трибунах.

— Да, представления длятся по много часов, — Эльбер задумался, погружаясь в воспоминания. — С середины дня и до заката…

— А что, эти маски сильно затрудняют дыхание?

— Нет. Маска позволяет, помимо прочего, значительно усиливать голос. Как рупор, понимаешь? Особая речь, особый мир… Этому искусству обычно учатся несколько лет.

— Но ты же не учился.

— Я родился актером, мне не нужно было долго учиться, но все равно потребовалось некоторое время, чтобы постигнуть все тайны такого ремесла. Чтобы им заниматься, нужно со всей страстью любить это дело, отдаваться ему, не раздумывая, не сомневаясь.

Король всегда был благосклонен ко мне, я считал, что занял в его душе место Иалона, и полагал это результатом признания моего таланта. Я так гордился собой, что не понимал одной очень простой вещи. Аргеваль видел во мне всего лишь живую игрушку, шута… этот сиятельный покровитель искусств, собравший в своем дворце бесценную коллекцию прекрасных скульптур, любил, чтобы его считали человеком с утонченным вкусом, и бывал очень любезен с поэтами, музыкантами, художниками… актерами, даже если кто-то из них не был свободнорожденным.

Но малейшая оплошность со стороны любого из этих фаворитов — и гнев властителя никого не щадил. Впрочем, то, что сделал я, никак не подходило под разряд «оплошности», а было настоящим преступлением в глазах короля.

— Чем же ты умудрился заслужить его немилость, Эльбер?

— Король Аргеваль, видишь ли, был и сам, скажем, не чужд искусству, он писал стихи и даже музыку к ним и считал, что невероятно талантлив. Тем более, что никто не посмел бы ему возразить. А потом ему пришло в голову создать драму, причем героя этого шедевра должен был изображать я.

Знаешь, более бездарное творение под небесами еще не рождалось, но кто бы осмелился сказать об этом в глаза королю? В общем, выбора у меня не было, а провал оказался ужасным.