Рыжая Соня и Врата Немедии

— Благодарю, — сказал ему круглоглазый. — Пусть боги хранят тебя, брат.

То были первые слова на чужом языке, которые услышал Таймацу, и, конечно, он не ведал их значения, но безошибочно постиг суть.

Теперь тот, кому он оказал милость, притягивал к себе молодого послушника, словно магнит — металл. Он делился с пленником собственной скудной пищей, лечил его, разговаривал с ним и все больше убеждался, что перед ним вовсе не зверь, а такой же человек, как и он сам. Это открытие потрясло Осеннюю Луну. Так стерлась его первая Разделяющая Черта.

Так молодой послушник сам стал отверженным.

Потому что Таймацу стало известно, что настоятель монастыря приказал использовать пленника для отработки приемов ведения допроса. Это было куда хуже, чем тренировки. Любой Призрак в совершенстве владел умением развязывать языки, и сам Осенняя Луна учился этому точно так же — на рабах и пленных.

Он знал, как буквально разрезать жертву на множество маленьких кусочков, при этом заставляя ее оставаться в сознании. Как вывернуть по одному все суставы тела или много часов подряд полосками сдирать кожу. Таймацу был мастером в таком деле, как, впрочем, и во всем, чему его обучали.

Но теперь это касалось Хаяросоку, так Осенняя Луна называл пленника, хотя у того было, конечно, другое имя.

То, которое дал ему молодой послушник, означало «пламя свечи на ветру». И он не хотел, чтобы это слабое пламя погасло.

Просить за Хаяросоку он не мог. За отступничество, за то, что осмелился вступиться за «тварь», Таймацу рисковал поплатиться собственной жизнью.

Он мог помочь несчастному единственным способом — самому убив его, быстро и не причиняя лишних страданий. В конце концов, круглоглазый все равно был обречен.

Наверное, Осенняя Луна так бы и поступил, но все обернулось по-другому. Ибо об его тайных визитах к Хаяросоку стало известно, и молодой послушник немедленно предстал перед судом. Список его преступлений оказался таким длинным, что для Призрака не осталось никакой надежды на помилование. Такого, как он, не могли попросту изгнать, Таймацу был слишком опасен и слишком много знал. Понимая безнадежность своего положения, Осенняя Луна, которому терять было нечего, твердил одно и то же: «Я помогал ему, потому что он — человек».

Таймацу открыто святотатствовал и нисколько не боялся казни.

Сознание собственной правоты делало его еще мужественнее, нежели молодой послушник был до сих пор. Даже когда его лишили имени и плевали в лицо те, кого он считал своими братьями, Осенняя Луна не изменил своей новой вере.

В ночь перед казнью Таймацу удалось сбежать — все-таки годы упорного труда не прошли даром. Он был лучшим даже среди Призраков, невероятно везучим, и умел выходить невредимым из совершенно немыслимых передряг.

Хаяросоку он взял с собой и тащил его семьдесят лиг по непролазным джунглям, шепча только ОднО слово: «Держись!»

И круглоглазый ему верил. Он терял сознание и вновь приходил в себя.

А перед глазами постоянно было болото или темно-зеленые маслянистые листья, толстые, как змеи, лианы, сквозь которые косыми лучами пробивалось солнце.

«Брось меня, — умолял Хаяросоку, — вдвоем мы не выберемся».

«Помолчи», — коротко отвечал Осенняя Луна, уже знавший несколько слов на чужом языке, и продолжал волочить его на себе сквозь джунгли.

О том, что с ними сделают, если догонят, Таймацу старался не думать…

Они шли через болота, блеклую гладь мутной, зацветшей воды, кое-где разорванную узкими языками земли и песка, гнилую топь, то покрытую зеленой ряской, то красноватой и ржавой, как запекшаяся кровь.

Солнце в мареве, липкий воздух, вонь гниющих болот, папоротники в рост человека, кишащие желтыми, как сера, птицами, и зной, зной, зной… нестерпимый зной. Ночью всходила луна, всегда затянутая дымкой; звезд вообще не было видно, над болотами поднималось слишком много испарений. Зарницы, духота, сладковатая вонь…

Однажды Таймацу оставил Хаяросоку и пошел искать дорогу в джунглях. Когда он вернулся, вокруг его спутника прыгали грифы — целая стая огромных черно-фиолетовых, невыносимо смердящих птиц, а круглоглазый смотрел на них с отвращением и невыразимым ужасом.

«Не бойся, — сказал Осенняя Луна, — живых они не трогают».

Солнце, подернутое пеленой, стремительно погружалось в зеленые заросли и торчало из них, похожее на кровавый волдырь. Оно было поистине отвратительным. Потом опять восходила луна, ничем не лучше солнца. Хаяросоку едва переставлял ноги и всей тяжестью обвисал на плече Таймацу, ростом ниже круглоглазого на две головы.

Но они добрались до моря и переправились через пролив в Кхитай.

— Дальше иди один, — сказал Осенняя Луна.

— А ты?!

Таймацу покачал головой-

Он не представлял себе жизни нигде, кроме Островов, плотью от плоти которых был. Кровью от крови.

— Как твое имя? — спросил он. — Настоящее?

— Валтар.

Осенняя Луна кивнул.

— Прощай.

— Постой, — закричал Хаяросоку, — объясни мне, зачем ты сделал это для меня?!

— Потому что ты — человек. А тот, кто спас человеку жизнь, должен нести за него ответственность.