Рыжее знамя упрямства

— Дальше, — сказал каперанг Соломин.

— Дальше мы подошли к острову Язык. Я дал господину подполковнику апсель, чтобы он завернулся в него от холода. Мы уменьшили парусность. Курс на базу был теперь безопасен. Моторка задерживалась, а мой матрос промок до нитки и продрог, он мог простудиться очень сильно. Я решил идти. Позвал господина подполковника. Тот стал кричать, что я спятил. У меня не было времени долго упрашивать… Как уговоришь человека, если он боится?

— Это бессовестная ложь! — взвинтился Смолянцев. — Я боялся не за себя, а за этих двух сопляков, которые по своей бестолковости готовы были утопить себя, а меня оставили там нарочно! Чтобы я опоздал сюда… по важному делу, о котором по наивной доверчивости проговорился!

— Да я тогда и не помнил про это ваше дело! — со звоном сказал Словко. — Я думал о Рыжике!.. А вы… Если честно, я был рад, что вы не пошли с нами. А то опять бы начали скакать в яхте с перепугу!.. Извините, конечно…

— Во как… — неожиданно выговорил полковник.

— Да! Между прочим, командир судна имеет право высадить пассажира, если тот ведет себя опасно.

Каперанг Соломин раздумчиво проговорил:

— Словуцкий. Я начинаю верить, что вы действительно допускали резкие высказывания в полемике с Виктором Максимовичем.

— Мы поспорили о приказах и об армии. Господин подполковник сказал, что меня там обстругают тупым топором. Я ответил: понятно, почему такая армия. Он обиделся. Но про тупые топоры — это не я…

Слушали Словко внимательно, без выражения на лицах. Только при «господине подполковнике» штатский слегка морщился. Но сейчас он сказал, глядя мимо Словко:

— Не думаю, что у этого юноши есть право судить об армии. Он ее не нюхал еще.

Словко слегка «отпустил вожжи»:

— А у господина подполковника нет права судить обо мне. Как о рулевом. Я делал все, что надо и привел яхту на базу без аварий. Несмотря на шквалы и половинный экипаж. Я действовал по парусным правилам и уставу флотилии…

— Видел я ваш устав! — со всевозможной язвительностью сообщил Смолянцев. — Отдаешь сопляку-матросу приказ, а он посылает тебя куда подальше…

У Словко прошлись по щекам холодные иголочки.

— Во-первых, — выговорил он, — Рыжик не сопляк, а мой товарищ. Во-вторых, я в той обстановке обязан был отдать приказ, чтобы матрос ушел в моторку. А он… он же видел, что я рискую, что могу не справиться. И решил, что исполнять не должен. Ради меня… и ради вас, Виктор Максимович… он так решил.

Полковник сказал с увесистым покашливанием:

— Детский сад. Подчиненный не должен решать. Его дело исполнять приказ беспрекословно.

— Как капитан Пульман? — ровным голосом спросил Словко.

У всех, кроме Каперанга, одинаково дрогнули брови и губы. Конечно, все помнили о Пульмане. Штатский слегка выкатил глаза.

— Не тебе об этом судить… мальчик.

— Но мне судить, что делать на судне. Когда я командир…

Каперанг Соломин приподнял над столом ладонь.

— Товарищи офицеры, мы отвлеклись. Я понимаю, вы судите с армейских позиций, но флотилия «Эспада» не армия. И не военный флот… И даже не военно-патриотический клуб…

— А какой же? — впервые подал голос майор.

— Это вообще не клуб. Это морской отряд, — сказал Словко. Каперанг быстро глянул: «Помолчи». Но поддержал капитана Словуцкого:

— Да. В этой организации свои правила и традиции…

— Оно и видно, — опять вмешался Смолянцев. Крепко, видать, жгла его досада. — Традиции. Рассусоливаете с этим ряженым матросиком в коротких штанишках, вместо того, чтобы… — и не договорил, закашлял.

Каперанг Соломин сел за столом прямо. Чуть улыбнулся.

— Еще в детстве я слышал от своего педагога Московкина, что мера человеческой доблести определяется не длиной штанов. В этом плане даже девятилетний матрос Рыжик не уступит многим мужчинам в брюках с кантами… А что касается конкретно Вячеслава Словуцкого, то он не матросик, а капитан. Капитан флотилии «Эспада». Той, в которой тридцать лет назад был капитаном и я…

— Тогда все понятно, — усмехнулся Смолянцев.

— Товарищи офицеры, я рад, что всё всем понятно. Подведу итог. За резкие выражения в адрес подполковника Смолянцева Словуцкий извинился. Что касается плавания, то он, по моему убеждению, действовал адекватно обстоятельствам и в соответствии с хорошей морской практикой. Так что здесь я не вижу оснований для претензий к нему… Если больше нет вопросов, я полагаю, капитан Словуцкий может быть свободен… — И каперанг кивнул Словко.

Тот вскинул два пальца к берету. Это был неофициальный, но вполне приемлемый в «Эспаде» способ сказать «здравствуйте» и «до свиданья». Затем Словко повернулся через левое плечо и сделал несколько шагов к порогу. Аккуратно прикрыл за собой дверь.

Оказалось, что Рыжик (как и следовало ожидать) не сидит в ангаре с книжкой, а топчется недалеко у двери. Он вскинул вопросительные глаза.

— Все в порядке. Никаких проблем, — небрежно сказал Словко. — Идем…

Они были на полпути к ангару, когда сзади незнакомо окликнули:

— Вячеслав!..

Их догонял смуглый майор. Он подошел, оглянулся на штабной домик и зачем-то объяснил:

— Там пока перерыв… А у меня к вам вопрос, Вячеслав. Можно?