Рыжее знамя упрямства

— Эй, привет! — радостно заголосил Федя. — А где ваш пассажир?

— На Языке! Не захотел с нами! Сходи за ним!.. А за Корнеичем не надо, он идет сюда на «Робинзоне»!

Федя рванул сквозь волны, а Словко обогнул мыс и носом подвел «Зюйд» к привычному (родному такому!) причалу.

3

К счастью, на базе была душевая. И (опять же, к счастью) нынче не была отключена горячая вода. Степан Геннадьевич Поморцев опытным глазом определил в Рыжике и Словко «повышенную степень трясучести» и без лишних разговоров погнал их под тугие струи. Словко сладко изнемогал под этими струями, ощущая, как уходят из него последние судороги озноба. А в соседней кабинке верещал наполовину всерьез Рыжик, которому самолично «возвращал нормальный тепловой баланс» начальник базы.

— Ай! Дядя Степа! Кипяток же! Мама!..

— Мама только скажет спасибо… если не схватишь чахотку… Терпи…

После душа Словко натянул наконец возвращенную Рыжиком форму, а сам Рыжик был облачен в длиннющую взрослую тельняшку. В таком виде он последовал за своим командиром в пристройку, именуемую «бытовка». Там Словко старинным электрическим утюгом высушил и выгладил мокрые Рыжкины шмотки. Ему было не привыкать — свою форму он гладил с первого класса.

Наконец Рыжик обрел привычный облик барабанщика — даже берет и аксельбант на месте. Словко глянул в пятнистое зеркало на себя. Ну… малость помят, но в общем-то ничего. Хотя не красавец, конечно. Мама про его внешность говорила: «Ноги, космы и шевроны…» Словко расчесал выгоревшие космы пальцами, поскреб на ноге розовое пятно отвалившейся болячки и увидел сквозь отраженное в зеркале окно, как подошла к пирсу моторка. Из нее выбрался и кинул на руки Феде свернутый парус Виктор Максимович Смолянцев. Что-то спросил у моториста и быстро зашагал к штабному домику. У Словко опять неприятно зацарапалось внутри. «Но он ведь сам виноват…» Будто отзываясь на царапанье, завибрировал на груди под рубашкой мобильник.

— Словко, ты где?! Я звоню, звоню!..

— Степан Геннадьич нас в душе отпаривал!

— Значит, вы уже на базе?! Все в порядке?

Словко не стал вдаваться в подробности.

— В полном…

— Дождись там меня, ладно?

— Мы дождемся… А ты где?

— На полпути. Была мелкая неприятность, наветренный бакштаг полетел, торчали в дрейфе, чинились. Теперь уже в норме…

— Сильно свистит?

— Изрядно. Зато скорее дойдем…

«Если что-нибудь еще не полетит», — мысленно добавил Словко. Свистело и правда изрядно. На серой воде белели частые барашки. Над Мельничным полуостровом наперегонки мчались клочковатые пасмурные тучки. Верхушка мачты на мысу гнулась. Хорошо хотя бы, что не было дождя и морось тоже исчезла.

Однако в любую погоду надо заниматься делом. Крепкие ребята-многоборцы, что возились в эллинге со шлюпкой, по просьбе Словко выдернули из воды, поставили на тележку, а потом на кильблоки «Зюйд».

— Цените морскую солидарность, юнги!

— Он не юнга, а капитан, — ревниво сказал про Словко Рыжик.

— Виноваты, учтем, — пообещал старшина многоборцев.

Словко взял в дежурке ключ от ангара. Потом они с Рыжиком убрали с «Зюйда» паруса, понесли их в ангар вместе с гребками и отвязанным от штага лисенком Берендеем. Рыжик что-то украдкой шептал промокшему Берендею. Паруса растянули для просушки вдоль стеллажей с запасным рангоутом. Берендея на шкентеле подцепили к рында-булиню запасного сигнального колокола — пусть и зверь сохнет. Сходили еще раз к «Зюйду», принесли спасательные жилеты и аптечку. Словко открыл шкаф-рундук, чтобы убрать в него коробку с лекарствами (сразу вспомнил: «А что теперь с Олегом Петровичем?»). В рундуке хранилось всякое отрядное имущество: запасные блоки, папки с бланками гоночных протоколов, кое-какая посуда, фонарики, сигнальные флажки… На внутренней стороне дверцы всегда висел оранжевый мачтовый флаг. Сейчас его не было…

Словко помигал. Выскочил из ангара. Поморцев неподалеку что-то втолковывал инструктору Володе.

— Степан Геннадьич! Сегодня кто-нибудь, кроме нас брал ключ от ангара?! Флага нет на месте!

— Аида Матвеевна утром приезжала, она и забрала! Сказала, что для лагеря… А вы, кстати, почему не в лагере? — наконец уловил странность ситуации начальник базы. Он был не в курсе эспадовских проблем.

— Обстоятельства… — неохотно отозвался Словко. «Вот зараза! И флаг стащила! Видать, нарочно приезжала! Как мы теперь без флага-то…»

Рыжику Словко ничего не сказал: зачем его лишний раз огорчать… Тот уже пристроился на мягких запасных жилетах — с книжкой «Принц и нищий», которую вытащил из своей ячейки. Накинул на себя старую парусину. («Ну, читатель! Пуще меня…»)

— Словко, не закрывай дверь, ладно? А то темно будет…

— Можно же лампу зажечь… — Словко щелкнул выключателем, вспыхнула под балкой стоваттная лампочка. И… сразу — память о недавнем дне. Когда эта лампа не зажглась. Потому что отключили энергию. И когда в больнице остановился аппарат «искусственное сердце»… И Тёма Ромейкин…

Словко сжал зубы.

Появился в ангаре моторист Федя, протянул свернутый апсель и жилет Смолянцева:

— Привет от вашего пассажира…

— Ох, а я и забыл! — Словко хлопнул себя по лбу.