Рыжеволосая Женщина

В то время в западных газетах обсуждалась необходимость бомбить Иран, а светские и националистические газеты Стамбула задавались следующим вопросом: «Неужели Турция будет походить на Иран?» Я с первого дня своей поездки почувствовал, что вести дело с Тегераном мы не сможем.

Но меня очаровало то, насколько иранцы похожи на турок. Я не торопился вернуться в Стамбул и бродил по улицам Тегерана, заглядывая то на рынки, то в книжные магазины. На улицах иранцы вели себя точно так же, как мы: многие стояли без дела или курили в кофейнях, убивая время. Движение в Тегеране было таким же ужасным. Мы, турки, обратившись к Западу, совершенно забыли про Иран. На проспекте Революции я зашел в несколько книжных магазинов и поразился их изобилию.

За короткое время я познакомился и с разгневанным модернистским «светским классом», запертым в своих домах. Мурат водил меня на званые ужины, где все пили алкоголь и мужчины сидели вместе с женщинами. Головы женщин были непокрыты.

Многие люди в подобных компаниях, узнав, что я турок, начинали говорить мне очень милые вещи. Они любили Стамбул, ездили туда, иногда они просили меня заговорить по-турецки и, услышав мою речь, смеялись, как будто я сказал что-то веселое. Одна семья пригласила нас к себе на дачу на берег Каспийского моря. Мурат немедленно согласился.

Глядя из окна на темно-синюю бархатную тегеранскую ночь, я почувствовал, что за желанием моего старого университетского приятеля развивать ирано-турецкие отношения стоит не столько искренний порыв, сколько некая решимость, а может быть, и тайное поручение. Возможно, мой приятель занимался шпионажем, а возможно, хотел извлечь пользу из удачного момента и заработать денег в стране, живущей под эмбарго.

У меня слегка кружилась голова от фруктового алкогольного напитка, который я пил, я тосковал по Айше и Стамбулу. Совершенно неожиданно в какой-то момент мне вспомнился наш с Махмудом-устой ночной поход в Онгёрен.

Я был уверен, что воспоминания накрыли меня, когда на стене в гостиной хозяев я увидел одну картину. На картине отец обнимал сына и плакал. Думаю, что рисунок был заимствован из какой-то старинной книги.

Пожилой хозяин дома, заметив, что я засмотрелся, подошел ко мне. Я спросил его, что это за картина. Он сказал, что это сцена из «Шахнаме», в которой Рустам, убив Сухраба, плачет по нему. Лицо хозяина дома светилось удивлением, будто он спрашивал: «Как же вы не знаете таких вещей?» Я подумал, что иранцы все же отличаются от турков, из-за европеизации совершенно позабывших своих старинных поэтов и старинные сказания.

– Если вам интересно, то пусть вас завтра сводят во дворец Голестан, – произнес хозяин дома. – Там много рукописей с миниатюрами и старинных книг.

В последний день пребывания в Тегеране мы с Муратом посетили дворец Голестан. В большом саду раскинулось много маленьких павильонов. Мы вошли в павильон Нигяр-хане, который напоминал Павильон Лип неподалеку от отцовской аптеки «Хайят». В этом сумрачном здании, выделенном под коллекцию старинной персидской живописи, кроме нас, никого не оказалось. Хмурые смотрители оглядывали двух посетителей с подозрением.

Вскоре я увидел рисунок, на котором был изображен некий отец, рыдающий над мертвым сыном. Отец был главным героем персидского национального эпоса «Шахнаме». Звали его Рустам. Я любил книги, но, как типичный современный турок, не знал ни «Шахнаме», ни Рустама с Сухрабом. Чувство, внушаемое рисунком, заключалось в том, что когда я смотрел на него, то в глубине души ощущал себя на месте отца.

В музейном магазине я не смог найти ни копий с того рисунка, ни других изображений Рустама с Сухрабом. Это меня огорчило.

– Братец, что тебе в том рисунке? Скажи мне, чтобы я тоже понял, – поинтересовался Мурат.

Я не стал ничего ему объяснять, но мой друг пообещал, что достанет репродукцию и отправит ее мне в Стамбул.

На обратном пути, когда самолет уже начал снижаться, я во все глаза смотрел в окно, пытаясь разглядеть Онгёрен. Тщетно. Сквозь облака виднелся только огромный Стамбул. Я ощутил неодолимое желание поехать туда, где видел Махмуда-усту в последний раз.

27

В тот раз мне удалось воспротивиться желанию вновь поехать в Онгёрен. Я пытался забыть мастера, убивая время по выходным перед телевизором или в кинотеатрах Бейоглу.

В стамбульских книжных магазинах было непросто найти перевод «Шахнаме», написанного Фирдоуси тысячу лет назад. Раньше большинство османских образованных людей прекрасно знали хотя бы некоторые легенды персидского национального эпоса. Но сейчас, после двухсотлетних попыток европеизации Турции, никто персидскими легендами не интересовался. Перевод «Шахнаме» на турецкий язык в четырех томах, без соблюдения размера и рифмы, был выполнен в сороковые годы и опубликован в пятидесятые министерством национального образования. Я быстро его проглотил.