Рыжий (история одиночки)

Заводилой среди котят была девочка, шустрая и неугомонная. Она первая открыла глазки и первая принялась изучать неведомый для неё мир, отважно отправляясь во всё новые и новые опасные путешествия, увлекая за собой и остальных. Самый большой котёнок – будущее подобие Оторвыша, отобранный Таськой (ох, придётся же с ним повозиться!), постоянно пытался оспорить право сестры на первенство и задирал её, но за ту немедленно вступались другие брат и сестра, безошибочно чующие нешуточную угрозу со стороны здоровяка и для них самих, и начиналась куча мала. Василиса мало обращала внимания на то, а чем, собственно, занимаются её дети, пока она поглощает неиссякаемые запасы еды или отдыхает после этого. Временами, однако, как это бывает с любыми неуравновешенными особами, в ней просыпалась сумасшедшая мать, и тогда она принималась без конца переносить детей из одного угла в другой и вылизывать их без всякой меры, не обращая внимания на писклявые стенания. Потом она также быстро теряла к потомству интерес и занималась исключительно собой, предоставляя право надзирать за их приключениями Рыжему, которого все без исключения котята… боялись. Да-да, именно так. А вы бы не боялись какого-то дядю, который внезапно возникает перед вами, когда вы уже готовы перевалиться через порог и оказаться в мире гомона, света и всевозможных сводящих с ума запахов, и смотрит на вас как бы отрешённо, и при этом не подходит к вам ближе, чем на полметра, и не поиграет, не приласкает? Конечно, вы бы стали его бояться. И то, что он желает вам исключительно добра, не играет при этом никакой роли.

К подъезду стали частенько наведываться усатые гости из семейства кошачьих, незнакомые Рыжему, но не Василисе. Вели они себя хорошо – просто сидели снаружи и ждали, пока им что-нибудь не предложат съесть, после чего независимо исчезали. Под лестницу гости не заглядывали, по ночам тоже не тревожили: наверное, чуяли неладное от присутствия Рыжего. Однажды заглянул общий знакомый – Одноухий. Выглядел он больным и разбитым, со слезящимся глазом и ободранной шкурой. Вяло похлебав молочка, страдалец нехотя умылся и убрался восвояси, даже не пообщавшись ни с Василисой, ни с Рыжим. Те к нему с расспросами тоже не лезли – видели, что не в себе.

Так прошла неделя.

… Оторвыш пришёл перед самым рассветом. Он сильно припадал на заднюю лапу (то ли подшибли, то ли собака цапнула) и, очевидно, всё последнее время был вынужден где-то отлёживаться, по причине чего сильно опаршивел. Желтизна в глазах зашкаливала. На крошки перед подъездом вконец свихнувшийся котяра даже внимания не обратил – он шёл к своим жертвам, путь к которым на пороге преградил ему Рыжий.

– А… – Оторвыш не удивился встрече. – Ну как же, как же… С тебя-то и начну.

Он настолько одичал, что не внимал никаким чувствам, кроме одного – неуёмной жажде крови. Бешеные глаза уставились на Рыжего, ища его взгляд… Тот жмурился, вертел головой, наконец, словно что-то решив для себя, встретился глазами с врагом…

Мы не можем сказать, что именно увидел в этот момент Оторвыш, а заодно и Василиса – безусловно только, что увидели они нечто настолько страшное для их сознания, нечто настолько невообразимое, что тут же навсегда исчезли из нашей истории в неизвестном направлении. Мы знаем только, что после этого рыжий кот долго сидел, дрожа и зажмурив глаза, чтобы не позволить этому самому «нечто», ломившемуся сквозь потолок его мозга, окончательно прорваться наружу, а потом ждал, пока оно хоть немного не угомониться где-то там внутри брюшины. За всё надо платить…

Когда появилась Таська, он немного отошёл. Котята боялись приближаться к Рыжему и пищали, требуя мать.

– А… кошка погулять ушла? – спросила девочка.

Рыжий только отвернулся. Затем встал на лапы и потрусил прочь, зная, что лишь движение теперь сможет спасти его на какое-то время от неуёмной дрожи внутри. На очень нужное время… Он понимал также, что не должен оглядываться, но… всё-таки оглянулся. Худенькая девочка влажными глазами смотрела ему вслед и прижимала к груди котёнка, который уже деловито принялся засовывать в рот край её кофточки…

Глава VII. Одиночка

… Бежать, ходить, бежать, ходить, бежать… Не было ему покоя. А когда уж совсем оставляли силы, чтобы передвигать измученные лапы, он замирал ненадолго в любой подвернувшейся позе и тревожно цепенел, пока рывком не выходил из забытья и злая бесившаяся сила не гнала его дальше. Он почти не ел, зато постоянно испытывал жажду. Странно, но исхудавшим он не казался – только предельно поджарым. В глазах его застоялась тоска. Но в глаза себе он не позволял смотреть никому.