Наступил вечер, и детвора нехотя разошлась по домам; все сошлись на том, что дней десять котята ещё должны побыть с мамой. Будущие счастливые обладатели живности домой особо не спешили, на ходу раздумывая, как бы так сообщить родителям о неизбежном, чтобы те сразу не сказали своё твёрдое и решительное «нет», ну а уж дальше… При любых раскладах сомнения, однако, оставались, и это сильно тревожило юные души, замедляя и замедляя их путь.
Удачи вам, мальчики и девочки!
… Рыжий почти ничего не ел – так, потёрся у сметаны. Он сидел на лестнице и созерцал сквозь неплотно прикрытую дверь буйство молодой листвы на деревьях. За день он порядком устал от суеты и от постоянной необходимости сохранять дистанцию между собой и другими живыми существами, так что теперь просто отдыхал и одновременно чего-то ждал. Внутри него всё словно бы оцепенело. Нечто тоже отдыхало.
– Что с тобой, Рыжик? – раздалось в тяжёлой голове. – Ты не заболел?
Он посмотрел вниз, на Василису. Котята устроили кучу малу, а она сидела чуть поодаль от них.
– Да, – ответил он. Не удержался, добавил:
– Хозяин умер…
И осёкся.
Василиса задумчиво смотрела на него. Заговорила:
– Док, помнится, рассказывал… Что мы стоим на страже двух миров.
– А… как он?
– Да пёс его знает. С месяц уж, как не встречались.
Помолчали.
– Ну и что там… по поводу стражи? – наконец не вытерпел Рыжий.
Ну… – кошка помялась. – Ты же успел пообщаться с Доком – знаешь, как он любит нести всякую чушь про избранных и всё такое. Но тут он очень проникновенно говорил, у меня аж мурашки забегали. Мол, есть такие коты, которые хранят равновесие между тонкими мирами, и ради этого готовы принести себя в жертву. Толком-то он конечно, ничего не сказал – откуда ему что знать про жертву… Да и мне тоже. – Она вздохнула. – Мать из меня никакая. Надоело уже это валяние – мочи нет. Может, я погуляю ночку, а? – Она выжидающе уставилась на Рыжего.
– Нет, – помотал головой тот. – Тебе надо быть с ними. Вон – ешь и спи. А я тут в сторонке вас покараулю.
Василиса вздохнула.
– Понятно… Что, очень муторно?
Рыжий повёл ушами.
– Терпимо пока… Понимаешь, – ему надо было с кем-то этим поделиться, – внутри меня поселилось чужое, и я не знаю, что будет дальше. Я знаю только, что теперь я должен быть совсем один.
– У-у-у… – протянула Василиса. – Док-то дело говорил. Никакой ты, оказывается, не везунчик. Извини уж, не умею я утешать, жертвенный ты наш.
И улеглась рядом с котятами.
… Рыжий не понимал, спит он или нет – тени, сотканные из воздуха, играли с ним в жмурки. Вдруг ему послышался голос, идущий то ли из тёмного снаружи, то ли из ещё более тёмного у него изнутри: «Выпусти меня, стражник… Я погуляю и вернусь. Мы должны помогать друг другу. Выпусти меня…» – «Нет», – ответил Рыжий, обращаясь ко тьме и снаружи, и внутри него, – «Оставайся там, где ты есть». – «Как знаешь, стражник… Смотри, не пожалей». Что-то тяжело заворочалось на вздохе, и волна страха и отчаяния накрыла кота. Дрожа, он выскочил на улицу, увидел в небе ухмыляющуюся щербатую луну, зажмурился и издал дикий вопль, перепугавший всю живность в округе. Затем, не отдавая себе толком отчёт, что делает, бедняга взобрался на дерево, сполз с сука, вцепившись в него когтями передних лап, раскачался, оторвался от сука и сделал сальто, брякнувшись о землю, потом повторил это диковатое упражнение ещё и ещё раз… Нечто внутри злилось и брыкалось, пока, наконец, не сочло за лучшее затаиться. Страх, беспричинный неконтролируемый страх живого перед порождением мира небытия, начал отступать, оставив внутри Рыжего только пульсирующее чувство тревоги, с которым, очевидно, ему предстояло теперь сосуществовать. Он побегал ещё кругами по двору какое-то время, потом присел на крыльце, тяжело дыша и откашливаясь. Затем лёг на живот и положил голову на лапы, прикрыл глаза… Кажется, он задремал; но тут же, вздрогнув, очнулся, отгоняя кружившие рядом тени. Сон стал для него роскошью.
Оторвыш в эту ночь не появился, как и в последующие несколько дней и ночей. Сознание Рыжего за это время окончательно раздвоилось. Одна его часть жила вместе с Василисой и котятами, другая же постоянно боролась с пытавшимся прорваться наружу ужасом. Но, несмотря на эту неравную борьбу, отнимавшую все силы, он, наблюдая издали за опекаемым им семейством, временами ощущал в себе необыкновенную теплоту и лёгкость, которую люди пытаются называть словом «счастье», и тогда «нечто» оставляло его в покое. Совсем ненадолго, но оставляло, давая Рыжему передышку. Ночью он вспоминал эти моменты, и утро приходило быстрее, и измученный кот снова мог радоваться становлению чужих жизней.