Рыжий (история одиночки)

Дверь ещё немного подумала и открылась. Степаныч выглядел неважно – как-то за этот месяц в облике его отчётливо проступила одинокая старость: взрезали лицо морщины от ночных раздумий, потухли глаза, щетина на лице оттеняла только одно – не ухоженность хозяина. И ростом он стал вроде бы как поменьше, и волосы, хотя и вздымавшиеся спутанной порослью, казались поредевшими… Таське до слёз стало его жалко.

– Здравствуйте, – прямо с порога заговорила она. –Вот… Мы Сёмку, э-э-э… то есть Рыжика вашего принесли.

Степаныч поглядел на кота на руках у девочки. Потом он заплакал, и слёзы начали свой скоротечной бег по фарватерам морщин…

… Рыжий сидел на коленях у захворавшего от жизни мастера и мурлыкал, Таська пристроилась на диване рядом, Елизавета Петровна, вдоволь нахлюпавшись носом, удалилась по своим делам.

– Говоришь, чуть живой был? – подрагивающая рука осторожна гладила кота.

– Да… Его покусали сильно, дядя Степаныч.

Таська отвечала строго и вдумчиво.

А Рыжий впитывал в себя знакомые и незнакомые запахи, и сначала ощущал себя весьма недурственно. На улице, сразу же ошалев от видения полноценной картины мира, он только делал, что вытягивал шею да беззвучно открывал рот. Никуда удирать с Таськиных рук он даже и не пытался – слишком неожиданной стала для него эта прогулка, которая, впрочем, закончилась, едва начавшись. Теперь же, в предвкушении новых событий, он жмурил глаза и жалел вдруг разом постаревшего Хозяина, первого и единственного в жизни Рыжего, и как мог пытался помочь ему набором всяких кошачьих утешений: тёрся мордочкой о живот, выражая умиление от встречи, осторожно поигрывал когтями и добавлял в урчание всё больше и больше мёду. На сердце у Рыжего, однако, становилась всё неспокойнее и неспокойнее: сканирование хозяина данными от природы локаторами явственно показывало, что запас жизненных сил у того находится на пределе. Но что мог сделать Рыжий? Только мурлыкать, показывая, что всё хорошо.

Степаныч и Таська замолчали: он гладил кота, она смотрела на них. Потом сказала:

– Дядя Степаныч, давайте я его вам верну.

Тот улыбнулся, уже не в первый раз за этот вечер:

– Спасибо, девочка, не надо. Захиреет он тут со мной.

Таська зарделась. На самом деле, отдавать Рыжего навсегда ей ужасно как не хотелось, и на радостях она тут же выпалила:

– Ну так, давайте тогда я на сегодня его оставлю, а завтра заберу! А потом снова принесу – да?

Степаныч подумал.

– Да мне и кормить-то его нечем…

– А я схожу в магазин, схожу! – встрепенулась девочка, остро почувствовав свою нужность. – И вам что-нибудь куплю, да?

… Рыжий прилежно лакал сметану, всем своим видом убеждая, что никакие чужие плюшки не заменят ему хозяйских даров. Степаныч наблюдал за ним, а сердце заходилось: «Чужие люди радость несут… Эх, сынок-сынок, неужели так и не зайдёшь?» А кот, очистив миску, уже орлом восседал на краешке унитаза. Степаныч вздохнул:

– Молодец, молодец… Спать-то где будешь?

Рыжий устроился у него в ногах. Хозяин кряхтел и ворочался, так что приходилось терпеть. И, как ни странно, думали они в эту ночь почти об одном и том же: об одинокой жизни в четырёх стенах, о безрадостной борьбе за существование да о телевизоре, который всё бубнил и бубнил, пока наконец Степаныч, чертыхаясь от бесплодных попыток нащупать пульт, не встал и со злостью не выдернул штепсель из розетки. Верный друг человека икнул на полуслове и обиженно замолк, выпустив на напоследок разряд в спёртое пространство… И приснился Рыжему сон: что телевизор вдруг ожил сам по себе и устремил из экрана тёмные щупальца к дивану, а Рыжий, вдруг нащупав под лапой большую круглую кнопку, бьёт и бьёт по ней изо всех вил, но ничего не происходит, и щупальца подступают всё ближе и ближе, и уже начинают рычать… Тут он проснулся и понял, что это храпит хозяин.

… Таська забрала Рыжего после обеда, как только вернулась из школы, обещав занести на другой день. И опять улица коварно оглушила кота, и не успел он прийти в себя, как оказался в квартире, в смятении всех своих тел. В этот день он почти ничего не ел, сидел на лоджии и пялился в стекающие по стёклам струи дождя.

– Дочь, не надо его, наверное, пока никуда носить, – сказала мама удручённой Таське. – Вот передадут папе таблетки, тогда он поспокойней станет.

– Я обещала дяде Степанычу, – вздохнула девочка.

– Ну, тогда держи его крепко, – с досадой отреагировала на порядочность дочери мать. – Поняла? И если что всё-таки случится, потом не вой.

… Дождь шёл и на другой день вечером, когда Таська, с котом под курточкой, прибежала к Степанычу и из рук в руки передала питомца, на прощание сказав, что снова сможет принести его не раньше, чем через неделю. Мастер был хмур и вопросов не задавал. Голова у него болела от мыслей, сердцу было тесно в своей клетке. После ухода девочки он снова прилёг на диван, сглатывая липкую слюну и время от времени мыча. Рыжик примостился у него на груди, чуть подрагивая под аритмию сердца.

«Скорую, что ли вызвать?» – думал Степаныч сквозь сгущающийся туман в сознании. – «Тогда точно уже из больницы не дадут сбежать…»