Рыжий Орм

— Я попытался сберечь её понадёжнее, — сказал он, когда дьякон вышел, — а это порой нужно таким девицам, как она, и в таком месте, когда и король, и его придворные, и всё войско собралось тут. Она живёт у монахинь блаженной королевы Берты, здесь неподалёку, там от этой гостьи одни хлопоты, хотя монахини и любят её. Дважды она пыталась бежать, поскольку очень заскучала, как она сама сказала, а однажды — не так давно — она склонила двоих молодых людей хорошего рода, видевших её в саду обители и переговаривавшихся с нею через стену, забраться к ней с утра со слугами и дружиной и в битве на мечах посреди огородных грядок монахинь решить, кому из двоих к ней посвататься, а сама сидела и смеялась и смотрела, пока обоих не унесли — окровавленных и израненных. Худо пускать таких девиц в женскую обитель, ибо оттого может быть большой вред благочестивым душам сестёр. Но верно и то, что сие происходит более от недомыслия, нежели от злого умысла.

— И оба умерли? — спросил Орм.

— Оправились, хоть раны и были тяжёлые, — ответил епископ. — Я и сам за них молился. Я был тогда изнурён и болен, и тяжко мне казалось иметь такую подопечную; и я много порицал её и просил её выйти за одного из них, раз уж они так горячо сражались ради неё и были хорошего рода. Я говорил ей, что мне будет спокойнее умирать, если я сперва выдам её замуж. Но она тогда вспылила и сказала, что если оба юноши остались в живых, значит, мало было настоящего в их поединке, и она не желает их знать. Она сказала, что предпочитает таких мужчин, после удара которых уже ни бинты, ни молитвы не нужны. Тогда-то я и услышал кое-что о тебе.

Епископ ласково кивнул Орму и попросил его не забывать про пиво.

— У меня были оттого и другие огорчения, — продолжал он, — ибо из-за этого поединка аббатиса, благочестивая госпожа Эрментруда, хотела наказать её розгой. Но поскольку моя несчастная крестница всё же гостья в обители и помимо всего королевская дочь, то я этого не допустил, хотя и с великим трудом; ведь аббатисы неохотно слушают советы и мало доверяют уму мужчины, будь он даже епископом. Ибо, разумеется, госпожа Эрментруда — женщина с крепкой волей и могучей силой, посильнее многих; и всё же одному Богу ведомо, чья спина бы болела, осуществи она своё намерение и попытайся взяться за розги. И тогда случились бы новые мерзости хуже прежних.

— Когда мы впервые с нею говорили, — сказал Орм, — мне показалось, что она никогда не пробовала розг, хоть это, быть может, было бы ей не во вред. Но с тех пор я никогда больше такого не думал, когда её видел; и я надеюсь, что смогу с нею справиться в дальнейшем, хоть иногда это и будет хлопотным делом.

— Так говорил мудрый конунг Соломон, — сказал епископ. — Что золотое кольцо в носу у свиньи, то женщина красивая и безрассудная. Это, должно быть, так и есть, ибо мудрый конунг Соломон в женщинах понимал; и порою я сокрушённо повторял сии слова, когда она причиняла мне огорчения. Но удивительно, что я никогда не сердился на неё. Ибо мне хочется думать, что всё это лишь заблуждения по молодости и недомыслию; и быть может, ты управишься с ней без наказания, даже когда вы поженитесь.

— Стоит иметь в виду ещё одну вещь, которую я не раз сам замечал, — сказал брат Виллибальд. — Родив троих-четверых детей, многие женщины мягчают нравом. Я слышал от многих женатых мужчин, что не устрой Господь всё так мудро, было бы трудно выдержать.

Орм с епископом кивнули; и тут послышались шаги, и вошла Ильва. В покоях было темно, свечи ещё не зажигали, но она мигом заметила Орма и с криком кинулась к нему. Несмотря на преклонные годы, епископ проворно вскочил и встал между ними, широко расставив руки.

— Ну не так же, не так! — взмолился он. — Успокойся, во имя Господне! Не висни у него на шее в присутствии клира и в святых стенах обители. Да он и не крещён покуда, сама подумай!

Ильва попыталась оттолкнуть епископа, но тот устоял, брат же Виллибальд кинулся ему на подмогу и ухватил её за руку. Она уступила, счастливо улыбаясь Орму из-за епископского плеча.

— Орм! — сказала она. — Я видела, как шли на вёслах корабли с нашей родины. И видела, как на одном из них среди гребцов мелькнула рыжая борода. И тогда я заплакала. Потому что мне показалось, будто это ты, но ведь могло оказаться, что это вовсе и не ты. А старуха меня не пускала.

Она уткнулась в плечо епископа и содрогалась от рыданий. Орм подошёл и погладил её волосы, но не много сумел сказать, ибо плохо разбирался в женских слезах.

— Хочешь, я выпорю старуху, — сказал он, — только чтобы ты не горевала.

Епископ попытался оттолкнуть его и усадил Ильву, говоря ей слова утешения.

— Бедное дитя, не плачь, — сказал он. — Ты была одинока среди чужих людей, но Господь явил тебе милость. Сядь сюда на скамью и подкрепись вином с мёдом. Виллибальд сейчас принесёт его, там много-много мёда; и ещё принесёт прекрасные свечи. И ты отведаешь удивительных орехов из стран Юга, называемых миндаль, что дал мне брат мой аббат. Угощайся сколько хочешь.

Ильва села и утёрла слёзы и громко расхохоталась.