Рыжий Орм

— Старый дурень совсем как ты, Орм, — сказала она, — хоть он и самый лучший из всех святых людей. Он решил, что мне грустно, и думает утешить меня орехами. Но даже в небе праведных немного найдётся таких же счастливых, как я.

Внесли зажжённые восковые свечи, очень красивые и яркие, и брат Виллибальд принёс горячее вино. Он налил его в кубки зелёного стекла, провозгласил зычным голосом, что выпить его следует единым духом, дабы прочувствовать всю его силу и вкус, и никто не посмел ему перечить в таком деле.

Орм сказал:

Чуден свет
от ярких свеч,
вальских вин
и свята старца;
всех предивней
после слёз
чудный свет
в очах у юной.

— И это первый стих, что пришёл мне в голову за всё это время, — добавил он.

— Умей я их складывать, — сказала Ильва, — я бы теперь тоже сказала вису. Но я не умею, я это знаю, потому что я однажды была посажена на три дня поста и молитвы и всё время пыталась сочинить нид про аббатису и не сумела. Но всё же отец пытался меня этому учить, когда бывал в духе. Сам он складывать стихи не умел, но знал, как это делать. И самой большой досадой во всём этом для меня было именно то, что я не сумела сложить нида. Но теперь уже всё равно, ибо никогда больше не будут меня стеречь старухи.

— От этого ты избавилась, — сказал Орм.

Ему надо было ещё о многом порасспросить её, а епископу и Ильве — порассказать о многом, что произошло в последнее время в Дании и об их бегстве от короля Свейна.

— Я сделала одну вещь, — сказала Ильва, — когда Свейн был уже близко и я не знала, смогу ли избежать его: я спрятала ожерелье. Ибо я менее всего хочу, чтобы оно попало в его руки. А потом у меня не было времени забрать его, когда мы спешили на корабль. Это, наверное, причинит тебе горе, Орм, но я не знала, как поступить иначе.

— Лучше получить тебя без ожерелья, чем ожерелье без тебя, отвечал он. — Но это королевское украшение, и я думаю, что его утрата для тебя тяжелее, чем для меня. Где ты его спрятала?

— Я готова тебе это открыть, — сказала она, — тут нет никого, кто станет болтать об этом. Неподалёку от больших ворот есть невысокий пригорок, поросший можжевельником и вереском, сразу направо от дороги, что спускается к мосту, и на этом пригорке лежат рядом три камня в зарослях можжевельника. Два из них большие и глубоко ушли в землю, так что видна лишь их малая часть, а напротив лежит третий, он наклонный и небольшой, так что мне под силу было его сдвинуть. Я завернула ожерелье в полотно, полотно в кожу, и положила под камень. Тяжело мне было оставить его там, это ведь было у меня единственное, что осталось от тебя. Но там, мне кажется, оно спрятано надёжнее, чем если бы оно отправилось со мною в чужую страну, потому что на тот пригорок никто не ходит, даже коровы.

— Я вспоминаю те камни, — сказал брат Виллибальд. — Я там бывал и собирал тимьян и кошачьи лапки, когда готовил лечебный сбор от болезней горла.

— Быть может, и хорошо, что ты спрятала его за валуном, — сказал Орм. — Хоть и трудновато будет, верно, забрать его назад из-под самого волчьего логова.

Облегчив сердце этим признанием, Ильва сделалась ещё веселее и внезапно кинулась на шею епископу и засунула миндаль ему в рот и принялась умолять его прочесть над ними молитву и обвенчать их прямо тут же и сейчас. Епископ, которому орех попал с перепугу не в то горло, замахал обеими руками.

— Я думаю так же, как она, — сказал Орм. — Бог сам помог нам снова встретиться, и мы не хотим больше расставаться.

— Вы не понимаете, что говорите, — возразил епископ. — Это наущение дьявола.

— К старухе я не вернусь, — сказала Ильва, — а здесь мне быть нельзя. Я уйду с Ормом. И будет лучше, если прежде ты прочтёшь над нами молитву.

— Он же ещё не крещён, — в отчаянии закричал епископ. — Как я могу венчать тебя, мою крестницу, с язычником? И поистине стыдно видеть юницу в таком исступлении. Ты что же, не научилась и малейшей скромности?

— Нет, — твёрдо отвечала Ильва. — Мой отец учил меня многому, но по части скромности у него было плохо. Но что дурного в том, что я хочу замуж?

Орм вынул из кушака шесть золотых, из тех, что прихватил с собой из Андалусии, и выложил на стол перед епископом.

— Одному епископу я плачу за своё крещение, — сказал он. — И ничуть не хуже, если я смогу заплатить другому за свою женитьбу. И если ты хорошо поговоришь за меня с Богом и купишь свечей для Его церкви, то, может, и не так страшно, что я прежде женюсь, а уж после крещусь.

— Он ведь потомок Ивара Широкие Объятья, — сказала Ильва с гордостью. — А если тебе трудно повенчать некрещёного человека, ты можешь и сам тут же его окрестить. Что такого, если он потом окрестится ещё раз с другими перед королём? Один раз хорошо, а два не хуже.

— Нельзя злоупотреблять таинством, — сказал епископ. — И я не знаю, вполне ли он готов.

— Он готов, — уверил его брат Виллибальд. — И он может быть вначале оглашён, хотя такое и не в ходу в наши дни. Но оглашённый может вступить в брак с христианкой.