Рыжий Орм

Орм и Ильва поглядели на брата Виллибальда с удивлением, а епископ сложил ладони и, казалось, повеселел.

— Возраст делает меня забывчивым, — сказал он, — Или, может, это доброе вино, хоть оно и такое полезное. Прежде было обыкновение оглашать тех, кто пока не соглашался принять крещение, но уже почитал Христа. И добро всем нам, что есть у нас такой помощник, как брат Виллибальд.

— У меня уже давно к нему приязнь, — сказал Орм, — и от этого она не стала меньше. А с того часа, как я встретил его здесь, моя удача исправилась.

Епископ послал тут же за аббатом и двумя канониками, и те охотно пришли помочь ему и поглядеть на чужеземного хёвдинга. Епископ, надев полное облачение, макнул пальцы в святую воду и начертал крест у Орма на лбу, на груди и на ладонях, одновременно благословляя его.

— Я уже начал привыкать, — заметил Орм, когда с обрядом покончили. — Это было куда легче, чем когда тот другой брызгал меня кропилом.

Все сошлись в том, что невозможно венчать некрещёного в монастырской часовне и что всё должно происходить в покоях епископа. Орму и Ильве велели стать на колени на молитвенные скамеечки перед епископом.

— Ты к такому не привык, — сказала Ильва.

— Я стоял на коленях побольше иных, — ответил Орм, — когда был у андалусцев, но хорошо ещё, что не надо стучать лбом об пол.

Когда епископ дошёл до наставлений и велел им плодиться и размножаться и жить в ладу друг с другом, оба кивнули. Но когда он наказал Ильве во всём покоряться мужу, они переглянулись.

— Я постараюсь, — пообещала Ильва.

— Пусть поначалу идёт как получится, — сказал Орм, — потому что привычки у неё пока мало. Но я помогу ей припомнить это наставление, коли придётся.

Когда всё совершилось и все пожелали им счастья и многих детей, епископ забеспокоился насчёт их брачной ночи. Ибо в монастыре такое недопустимо, даже в комнатах для приезжих, а в городе он не знает места, где они могли бы остановиться.

— Я пойду с Ормом, — беззаботно сказала Ильва. — Что годится для него, то и для меня хорошо.

— Ты не сможешь спать с ним среди мужчин в лагере, — испугался епископ.

Но Орм сказал:

Морестранник
с дороги Ран,
пашни палтуса
пахарь добрый,
лучшее ложе
невесты ведает,
чем орд перин
или клок соломы.

Брат Виллибальд проводил их до городских ворот, чтобы им открыли боковой проход. Тут они простились с ним с благодарностями и спустились на мостки причала. Рапп оставил на корабле двоих, чтобы стеречь его от воров; те же двое, оставшись одни, сильно выпили, так что храп их был слышен издалека. Орм растолкал их и приказал помочь вывести корабль на середину реки, и наконец им это удалось, хотя поначалу шло не без труда. Там бросили якорь на самом стрежене.

— И больше вы мне тут не нужны, — сказал Орм.

— А как мы попадём отсюда на берег? — спросили они.

— Сильному мужчине тут плыть недолго, — сказал он. Оба сказали, что пьяны и что вода холодная.

— Долго мне придётся ждать, пока с тем и с другим дело поправится, — заметил Орм.

И схватив одного за пояс и за шиворот, кинул его вниз головой в реку; другой последовал за ним, не дожидаясь дальнейших уговоров. Из темноты было слышно, как они, кашляя и отфыркиваясь, плывут к берегу.

— Теперь нам никто не мешает, — сказал Орм.

— На такое брачное ложе я сетовать не стану, — ответила Ильва. Они поздно заснули тем вечером и спали крепко.

* * *

Когда на другое утро посланцы предстали перед королём Этельредом, вместе с Гудмундом и Ормом, король был в наилучшем настроении и милостив к ним всем. Он похвалил обоих хёвдингов за их стремление креститься и хотел знать, хорошо ли им в Вестминстере. Гудмунд накануне крепко повеселился, так что язык его до сих пор слушался плохо, но оба согласились, что на вопрос короля вполне могут ответить утвердительно.

Епископы рассказывали о своей поездке и поручении и как всё было между ними и этими чужестранцами, и все в зале им внимали. Король сидел под балдахином, с короной на голове и скипетром в руках. На взгляд Орма, это был король совсем другого сорта, нежели Альмансур и король Харальд. Он был высокий и статный, в бархатной мантии, с бледным лицом, жидкой каштановой бородкой и большими глазами.

Когда епископы дошли до количества серебра, подлежащего выплате, король вдруг так ударил скипетром по подлокотнику трона, что все вздрогнули.

— Гляди! — сказал он своему архиепископу, сидевшему с ним рядом на кресле пониже. — Четырёх мух одним ударом, а это ещё плохая мухобойка.

Архиепископ сказал, что, как ему кажется, немногим королям такое под силу, что говорит как о точном ударе, так и о большой удаче. Король довольно расхохотался, после чего посланцы продолжали, и все снова их слушали.

Когда они закончили, король их поблагодарил, похвалив за мудрость и усердие и спросил архиепископа, что можно сказать по поводу услышанного. Архиепископ сказал, что это поистине тяжкое бремя, но что это лучшее из возможного; король кивнул.