Ржавчина

Въ тотъ годъ октябрь въ Париж былъ дождливый, туманный, сырой. Самый здоровый человкъ — и тотъ не могъ не поддаваться вліянію этой погоды. Небо срое, мелкій дождь, какой-то пронизывающій втеръ.

Въ одно такое утро Вра увидала въ первый разъ Анну.

Вся ея обстановка какъ нельзя боле гармонировала съ суровымъ октябремъ. Громадная комната, обитая срымъ атласомъ, какъ будто нарочно была вся загромождена ненужными и неудобными креслами, пуфами, козетками, столиками съ визитными карточками, корзинами цвтовъ. Тяжелыя гардины закрывали окна до половины, а спущенныя тюлевыя занавски помогали имъ впускать какъ можно меньше свта въ комнату. Вра взошла и успла разглядть въ этомъ полумрак все раньше, чмъ увидала Анну. Она со своей маленькой фигуркой совершенно тонула въ этой подавляющей обстановк. Анна лежала на chaise longue въ черной бархатной блуз, отдланной кружевами point de Venise. На голов, причесанной въ дв косы, узкая блая шелковая ленточка. Ноги прикрыты темно-лиловымъ couvre-pied также съ point de Venise. Рядомъ, на столик, въ темныхъ вазахъ — два громадныхъ букета изъ ниццкихъ фіалокъ. Все было строго обдумано: ничто не нарушало траура, ничто, вплоть до болонки, на блоснжной шейк которой былъ надтъ черный бархатный ошейникъ съ серебрянымъ замочкомъ и серебряною надписью: «Cora». Все было разсчитано, все подчеркнуто, во всемъ хотлось щегольнуть горемъ.

Возл Анны сидли три дамы и одна изъ нихъ была мать ея. Александр Аркадьевн было уже подъ сорокъ, но парикмахерская прическа, необычайно тонкая талія, фасонъ и цвтъ платья длали ее гораздо моложаве.

Разговоръ все время шелъ по-французски.

— Вотъ уговариваемъ Annette встать и начать вызжать. По-невол скучать будетъ, — лежитъ уже пять недль, — обратилась къ Вр мать Анны посл обычныхъ представленій.

— У насъ всегда, ch`ere madame Bolowzeff, — заговорила сидвшая у изголовья больной немолодая француженка, — держатъ больную три недли въ постел и три на chaise longue. Я принимала у герцогини Грамонъ, у графини Ришлянде…

— Да какое мн дло до вашихъ герцогинь и графинь! — раздраженно перебила ее Александра Аркадьевна.

— Но, maman, я должна слушаться кого-нибудь одного: или васъ, чтобы встать и летть завтра же въ Булонскій лсъ, или довриться madame Пуарье и вылежать еще недлю, — заговорила молодая женщина, отчеканивая каждое слово. Въ голос слышно было, что она не слушается ни той, ни другой, а сдлаетъ такъ, какъ сама захочетъ. Этотъ ршительный тонъ, этотъ рзкій голосъ противорчили ея безпомощной фигурк, ея блдному, безкровному лицу. Но такъ казалось на первый взглядъ. Стоило только немного вглядться въ ея тонкія губы и обратить вниманіе на длинные темно-срые глаза съ металлическимъ блескомъ, чтобы понять, что въ этомъ маленькомъ тльц огромный характеръ.

— Я уже здила къ madame Gringoire, — говорила между тмъ Боловцева, обращаясь къ сидвшей съ ней рядомъ барын съ ужасно краснымъ лицомъ, отчего ея свтлые глаза казались совсмъ блыми. — Она пришлетъ завтра свою главную закройщицу снять мрку съ Annette… М-me Gringoire говоритъ, что теперь именно важно, чтобы корсетъ былъ сдланъ хорошо. Посл…- она затруднялась въ выбор слова, — посл подобной болзни талія не придетъ въ настоящій видъ цлыхъ два мсяца.

— А иногда и совсмъ не придетъ, — со вздохомъ проговорила ея собесдница. — Вы поврите, у меня талія была въ сорокъ шесть сантиметровъ. Вс поражались… А посл рожденія моего Nicolas я уже не могла стянуть больше пятидесяти четырехъ.

— А такъ какъ у меня никогда и не было тонкой таліи, то мн и терять нечего, — какъ бы нехотя проговорила больная.

— Ахъ, Annette, какъ же ты говоришь такъ!? Ты знаешь, какъ Никсъ любитъ красивыя фигурки… Онъ не такъ цнитъ лицо, какъ фигуру…

— Да откуда же мн взять ее, maman, если я создана квадратной? — уже совсмъ раздраженно отвтила Анна.

Видно было, что этотъ разговоръ надолъ ей. Она приподнялась на лвый локоть, взяла со столика папиросу и стала курить, прищуривая правый глазъ. Она смотрла куда-то вдаль, желая показать, что не участвуетъ въ разговор присутствующихъ. А разговоръ видно попалъ на благодарную тему.

— Вы знаете, какъ много значить корсетъ, — говорила m-me Боловцева, цдя сквозь зубы каждое слово. — Съ тхъ поръ, какъ я ихъ заказываю у Gringoire, Вортъ не узнаетъ моей таліи… Каждый годъ она становится тоньше на полтора сантиметра.

Вра начинала жалть, зачмъ пришла сюда. Она не знала, какъ дождаться конца темы, чтобы встать и уйти. Ей казалось страннымъ, что Анна, которая и просила ее придти въ ней, не сочла нужнымъ сказать ей ни полслова. Она какъ будто угадала мысли Вры.

— Вы въ траур? — обратилась она къ ней. — По комъ?

— Я похоронила мать, — отвтила она неохотно…

Вра знала, что ей было извстно это и она задала такой вопросъ сама не зная зачмъ.

— И давно?

— Нтъ, только пять мсяцевъ тому назадъ.

— Но вы посщаете театры?

— Да. А разв нельзя? — спросила Вра, опять не понимая ея вопроса…

— Нтъ, отчего же если это еще занимаетъ, — проговорила она и вздохнула такъ, какъ бы желая показать, что для нея удовольствій боле не существуетъ.