Ржавчина и соль

Среди всего этого великолепия находились трое санитаров, меланхолично перебрасывающихся картами, да парочка пациентов в больничных пижамах. Немолодая женщина со всклокоченными светлыми волосами скрючилась в углу и разглядывала стену напротив, покачиваясь из стороны в сторону. Сцепив пальцы, она бормотала что-то типа: «Лив. Ливия. Оливия… Ливия… Лив… Оливия…» Второй пациент оказался парнем моложе Джима. Сидя посреди белого ковра, он смотрел в потолок и махал руками так, как это делают дети, получившие погремушку. Вот только никаких погремушек в его руках не было. С уголка губ несчастного стекала густая слюна.

Увидев, кто вошел в помещение, санитары бросили карты и поднялись на ноги. Вытянувшись в струнку, они настороженно смотрели на Дэйна Арлока и его спутника.

Джим в который раз за это утро сдержал ухмылку. Все-таки не зря он провел столько времени в столице. Ник хвалил его, когда он избавился от оршенского говора, и теперь это сыграло Беккету на руку. Столичный акцент вкупе с тяжелым взглядом и сияющим на пальце дорогущим перстнем Ника сделали свое дело. Когда он представился направленным из столицы инспектором, призванным провести внезапную проверку, ему поверили на слово.

Даже документов не спросили.

– И это все? – ледяным тоном поинтересовался Джим. – Только двое?

– Некоторые находятся на процедурах, – вскинулся Арлок, и его взгляд снова забегал, словно доктор не знал, что сказать. – Ну и нельзя забывать о буйных. Их опасно держать в обществе других больных.

– Понятно, – процедил Джим и поджал губы.

Санитары, сообразив, что происходит, попытались сделать вид, будто их здесь вообще нет. Если уж главный так нервничает, наверняка остальные тоже чуют неприятности. Интересно, чего они так боятся?

Снова окинув взглядом помещение, Джим едва сдержал гримасу отвращения. Светловолосая женщина перестала смотреть в стену. Глядя прямо на Джима, она тихо шептала: «Лив… Лив… монас… монас… монас… Лив…»

– Именно отсюда когда-то сбежала Красная Гильотина, я прав? – Стараясь не смотреть на сумасшедшую и не слушать ее бреда, Джим бросил строгий взгляд на Арлока.

Тот замер. Его глаза расширились, а на лбу выступила испарина.

– С-с чего вы взяли? – проблеял он.

– Дверь. Вторая дверь прямо за фортепиано, – Джим кивнул в сторону инструмента.

– Она заколочена, – попытался вставить санитар, но Беккет одарил его таким взглядом, что тот сразу заткнулся.

Пожалуй, происходящее даже нравилось Джиму. Он никогда еще не наслаждался вкусом чужого страха и собственной власти. Но сегодня что-то изменилось.

– Сейчас – да, – прозорливо заметил Беккет. – А тогда – вряд ли. Я осмотрел остальные помещения. Что-то мне подсказывает, что в палатах для буйных или в процедурных кабинетах нет второго выхода. А значит, она вышла отсюда.

– Это было много лет назад! – Арлок наконец совладал с собой. – Больше отсюда никто и никогда не сбежит.

– Вы уверены? – вкрадчиво поинтересовался Джим.

– Уверен. – От доктора наконец перестало нести страхом. – Право попасть в эту комнату есть не у каждого.

– Его надо заслужи-и-и-ить, – тоненьким голоском пропел парень на ковре. Он продолжал трясти воображаемые погремушки и смотреть в потолок. – Хершел хоро-о-ший, он не будет никого бить. Он хороший, он не будет никого би-ить… Он хороший, он не…

– Лив, Лив, монас, монас, монас… – Светловолосая женщина заговорила громче, будто пытаясь оборвать товарища по несчастью.

– Он не будет никого би-и-ить…

– Монас…

Джим понял, что в этом месте самому недолго стать душевнобольным. Пристально посмотрев на доктора Арлока, он отчеканил:

– Я хочу видеть записи о той, которую впоследствии назвали Красной Гильотиной. Прямо сейчас.

– …монас, монас, лив, монас! – Голос женщины становился все громче. Она почти кричала.

– Послушайте, это давняя история. С тех пор мы не допускаем даже призрачной возможности повторения подобного. Зачем ворошить прошлое?

– Иногда в прошлом можно найти много ответов, – отрезал Джим.

– Монас! Монс! Монс! Аймонс!

И Беккет не выдержал.

– Я подожду на улице. Будьте добры поторопиться. – С трудом сохраняя бесстрастное выражение лица, он развернулся и покинул комнату, где все громогласнее кричала сумасшедшая.

Выйдя на улицу, он быстро спустился с крыльца и вдохнул полной грудью. Сегодня Оршен снова заволок серый туман. Осенняя морось забиралась под плащ, обнимая его своими ледяными пальцами. Но сейчас Джим был рад этим странным объятиям.

Через несколько минут Арлок вынес ему тонкую папку. Джим сунул ее под плащ, благодарно кивнул и произнес:

– Инспекция закончена. Живите спокойно… если сможете.

Вид пациентов этого страшного места сказал ему намного больше, чем хотел бы показать главенствующий здесь садист.

Раны на руках пациентов были одинаковыми. Если сюда приедет настоящая инспекция, которая будет знать, куда смотреть, она найдет в процедурных не только инструменты для лечения. Мелкие шрамы на пальцах обоих сумасшедших, кривые ногти и швы на запястьях, расположенные совершенно одинаково, говорили о том, что несчастных, которые потеряли разум, используют в качестве образцов для опытов.