Нет, мы, конечно, пытались вспомнить, как до Ржавчины дело было. Проявлялось ли как-нибудь. Я пару раз в машины садиться отказывался. Вроде самому смешно: стоишь на трассе, голосуешь, погода собачья, водитель тормозит, а ты ни в какую. Случалось, даже уговаривали. Но тут тоже объяснение найти можно: ну какой нормальный человек будет до фанатизма пытаться автостопщика к себе усадить? Не хочешь, ну и демоны с тобой. Если бы все маньяки и извращены на маньяков и извращенцев были похожи, их бы не искали годами.
На трассе ведь как: все, что с тобой случилось, – твои проблемы. Искать тебя некому, жалобы писать тоже. Да и хоронить, если на то пошло.
Я тогда, наверное, понял, почему в древности изгнанник конченым человеком считался.
Да и вообще…
Когда есть только ты и дорога, всякое может случиться.
Первый свой нож я угробила, пытаясь убить какую-то кусачую чешуйчатую тварь чуть крупнее кошки. В результате широкое лезвие оказалось изъедено зеленой гадостью. То ли кровь такая, то ли яд… Впрочем, все законы биологии в мире давно пошли покурить. Нож оставалось только выбросить. Ну, или сдать научникам для анализов.
Второй, игнорируя все приметы, мне подарил Дэй. Этот, с зазубринами на противоположной лезвию стороне и перемотанной изолентой рукоятью, оказался даже удобнее в руке.
Потом, когда я вернулась к собиранию трав, мне понадобился еще один. Сразу после катастрофы было все равно, чем срезать нужные растения. Лагерь беженцев, антисанитария, нехватка лекарств – тут уж не до брезгливости. Доступ к военным складам и появление разных недружелюбных существ охладили мой травнический пыл. А пару лет назад нам удалось очистить обширную территорию, и я вспомнила свои прежние навыки. Срезать идущую в отвар зелень тем же ножом, с которым ходишь на задания, в принципе, можно… Но зачем, если есть выбор?
Так у меня появился третий нож: совсем маленький, лезвие не длиннее моих пальцев, чуть изогнутая деревянная рукоять. Этот – только для трав.
– Живи ты пару веков назад, односельчане убили бы тебя за колдовство, – заметил как-то Дэй, сопровождавший меня во всех моих вылазках.
– И? – невольно заинтересовалась таким ходом мысли я.
– И мне пришлось бы вырезать все село. – Дэй тогда задумался и милосердно добавил: – Не считая детей, конечно.
Ни тени улыбки в лице, что характерно.
За время Ржавчины городской парк здорово разросся, превратившись в небольшой кусочек леса посреди города. Хорошее, чистое место. А если забраться поглубже, туда, где раньше были поляны для пикников, можно обнаружить еще кое-что интересное. Среди досок рассыпавшейся беседки, полусгнивших и почерневших, я нахожу не совсем обычные цветы. Увидишь такие у края тропинки – не заметишь. Белые тонкие лепестки почти теряются на фоне крупных листьев. В опавшей листве их не найдешь и подавно, если не знаешь, где искать. Просто тут их довольно много, и кажется, будто неосторожный художник щедро плеснул на траву белой краской. Странно, что никто не замечает. Достаю нож, срезаю. По времени года подходит, они цветут как раз осенью. Заворачиваю букетик в чистый белый платок, прячу под куртку. Потом поднимаюсь с колен, нашариваю в кармане сплетенный из красных и синих ниток шнурок и затягиваю его на ветке ближайшего дерева.
– Спасибо.
На самом деле ничего странного в этом нет, только давно доказанные наукой свойства некоторых растений. Все это описано в замшелых справочниках, составленных светилами медицины. А вот нож, белая ткань, шнурок и благодарность – это уже мое. Или не мое, а пришедшее из глубины веков.
В детстве меня дразнили ведьмой – может, были в чем-то правы.
– Сегодня снимаем швы, – сообщает мне врач на утреннем обходе.
– Круто, – больничный потолок надоел до тошноты, как и видимый из окна кусочек пейзажа.
Звучит банально, но радость простых вещей и действий начинаешь понимать только тогда, когда они становятся недоступны. Хочу самостоятельно пройтись по улицам, подхватить на руки Рин. Да что там, я буду рад даже Стэновым изматывающим тренировкам. Пусть хоть полы мной моет. Тут у меня всего и развлечений – мысленно собирать-разбирать пистолеты до последней детали да читать книжки. Все, хватит. А то от этого бесконечного ожидания и умом тронуться можно.
Во время предыдущих перевязок я старался не смотреть на ранения – не самое все-таки приятное зрелище. Но сколько можно холить и лелеять свою нежную психику?