Ржавое зарево

Пришелец обернулся к Векше, смерил ее странным коротким взглядом. Горютина дочь задергалась в безуспешных попытках прикрыть наготу ладонями и хотела было что-то сказать, но загадочный человек отмахнулся:

– Ты обожди, твой черед не первый.

Отмахнулся и вновь оборотил к Жеженю трудно различимое против света лицо.

И только-только до обмирающего парня начало доходить, кто это, чего именно должна обождать Векша, а главное, в чем да кому назначен первый черед, как окружающее с коротким хряском полыхнуло в жеженевы глаза снопом веселых разноцветных огней.

* * *

…Окончание препаскудной вывихнутой ночи оказалось вполне подстать началу да середине.

Не желая тратить остатки сил на никчемные споры, Мечник послушно зарылся в указанную ему волхвом груду разнообразного меха. Оружие Кудеслав пристроил близ правой руки; от совета раздеться да по-настоящему отдохнуть отмахнулся: сколько, мол, той ночи осталось – уж не до настоящести… И, едва договорив, задышал глубоко, ровно, почти бесшумно – так, как надлежит дышать воину в неглубоком и чутком сне.

Именно "как".

Потому что не верилось Кудеславу, что из волхва получится надежная охорона. Во-первых, старик измочален не слабее самого Мечника, а во-вторых… Леший его разберет, это "во-вторых". Даже самому себе вятич не сумел бы вразумительно объяснить, почему да отчего, а только знал он (или чувствовал, или предугадывал – всяко можно сказать, и любое слово окажется не вполне верным), будто стоит лишь ему поддаться дремоте, как непременно произойдет какая-нибудь беда.

И все-таки он уснул.

Лишь на краткое мгновение смежил притворно сощуренные веки, и…

Кудеслав хорошо знал предательскую обманчивость таких вот якобы кратких мгновений. Знал он и то, что противу желания уснувший человек никогда не пробуждается просто так. Раз очнулся – значит, была причина.

Какая?

Чуть приподнявшись на локте, Мечник оглядел внутренность волховского жилья. Мерцал остывающим жаром прогоревший очаг; над одною из стенных полок выстилалось по ленивому скозняку пламя длинной лучины-ночницы – света хватало, чтобы разглядеть спящих рядышком мальчонку и Любославу, мечущегося на скомканных мехах Остроуха…

Вроде бы все было спокойно.

Окна затворены, вход, как прежде, загражден дверными обломками, и не похоже (во всяком случае, в полутьме да с первого взгляда), чтобы их шевелили…

Но Корочун (верней, его половина – или какую там долю волховской души оставил в ее изначальном теле премудрый старец?) исчез.

Хорош страж, ничего не скажешь – хорош!

Мечник сел; пальцы собственной волей обхватили оружную рукоять. И опять-таки своею же волей проснулось мечниково недоверие к хранильнику Идолова Холма. Или, верней, к старику, который лишь по привычке (и то не всегда) продолжает величать себя Корочуном. Или… Да ежа им всем промеж ног – и здешнему многолюдному волхву, и каждой его части в отдельности!

Опять все тот же вопрос: что плохого тебе или твоим сделали зайды с Нездешнего Берега (если они впрямь зайды с Нездешнего Берега)? Спору нет, вломившаяся в волховскую обитель нежить была отвратна, страховидна и с Остроухом обошлась жестоко. Так ведь и Остроух с ней пробовал обойтись не мягко! И этого самого Остроуха ты нынешней ночью увидал впервые в жизни. И снова же: а менее ли, чем зашлая нелюдь, страшен тутошний старец со всеми своими то ли присными, то ли частями? Хранильник Велесова Капища, который с неодобрением поминает, будто на Нездешнем Краю Времен не люди над скотами поставлены, а скоты над людьми – то-то люб показался бы такой лад Скотьему Богу!

Ладно.

В конце концов, не тебе, воину, судить о том, что любо, а что противно сути Скотьего Божества.

Хорошо, пускай старик во всем прав и с тобою был искренен.

Но ведь сам он же и признавался, что нездешние однажды уже сумели запаморочить ему голову, несмотря на всю его превеликую мудрость. А вдруг снова? Вдруг он сие мгновение затевает зло – пусть и не по доброй охоте, но разве легче от этого?

Бесшумно поднявшись, Кудеслав двинулся к выходу.

Уже на ступеньках вятич замялся, с сомнением глянул через плечо на покидаемых безо всякой защиты стариковых присных.

Ладно, что уж поделать! Мог бы разорваться, как волхв – одну половинку бы здесь оставил; а так… Приходится уповать лишь на то, что давешний незнаный гость впрямь озабочен лишь желанием добыть меч и не станет растрачиваться на новое отмщенье Остроуху за удар колуном.

…Снаружи оказалось светлей, чем внутри.

Дождь кончился, небо яснело густым звездным роением, а на востоке уже обозначила себя белесая полоска – предтеча рассветной зари.

Мечник вновь загородил за собою вход; выбрался из-под тесового навеса, мимоходом дивясь необычности вывернутого крыльца; замер, всматриваясь в сумрак окаймивших поляну кустов…

Какая-то, верно, ночная летучая пакость бесшумно уселась ему на затылок. Кудеслав раздраженно омахнулся ладонью – раз, другой – но ощущение вкрадчивого невесомого касанья не отпускало… И только уже вконец озлясь да треснув себя едва ль не в полную силу, он сообразил, что чувствует чей-то холодный, до осязаемости пристальный взгляд.