Ржавое золото

В тысячные Арзауд выбился из простых леших и потому при случае любил подчеркнуть, что все эти хрустали-самоцветы ничего не стоят рядом с хорошей, яркой гнилушкой. Арзауд был поэтом по натуре и теперь, восседая на троне, предавался сладким грезам о блаженной поре листопада, когда шорох опадающей листвы так чудесно гармонирует с печальными криками птиц…

Рыжеволосая мегера внезапно разрушила эту идиллию.

— Арзауд?! — громко спросила она у дремлющего владыки.

Арзауд раскрыл изумленный глаз, обозрел гневное лицо Матильды и с досады покрылся налетом плесени.

— Кто впустил сюда эту бабу? — проскрипел он.

Бывшее до этого бледноватым лицо Матильды порозовело:

— Да ты еще и невежа?!

Арзауд вытянул одну из множества своих рук-сучьев, и тотчас с нее упала змея, чтобы ядовитой стрелой ринуться к ногам Матильды. Матильда презрительно усмехнулась, набрала в грудь побольше воздуха… и со всего маха опустила рубель на подползающую гадину. От змеи осталось мокрое место.

Из-за трона высунулось нечто лохматое и пискнуло испуганно:

— Матильда!

Белая плесень исчезла со лба Арзауда, из-под коры вылезли три чахлых подснежника:

— Матильда? Та, что в свите Срединного? Очень интересно! Где же Контанель?

Матильда перехватило рубель поудобнее:

— Тебе не достать, пень трухлявый!

Арзауд недовольно сморщил кору:

— Зачем ругаешься, женщина? Твоему слепому взору недоступно зрелище струящихся во мне жизненных соков, мне всего лишь триста лет!

— Ах ты, колода гнилая!

— Почему это Срединное отродье здесь?! — неожиданно тонким голосом взвизгнул Арзауд. — Лысый!

Из-за трона снова высунулась нечто лохматое и пролепетало:

— Прости меня, повелитель, я промахнулся, вместо Контанеля лошади сшибли эту женщину…

— Очень хорошо, но почему она здесь?!

— Рене превратил ее в призрака.

Арзауд встал с трона во весь свой огромный рост, гнилушки заколебались, и чудовищная тень на полу угрожающе колыхнулась.

— В призраки? Ха-ха-ха! — смех повелителя эхом заметался под сводами зала. — Всего-то?

Гнилушки слетели со стен, роем закружились вокруг Матильды, из отдаленных углов полезли какие-то пни, коряги, ворохом высыпали грибы-поганки…

— Мерзость! — Матильда обвела зал полным ненависти взглядом.

Огнемет! От струи огнемета они не вспыхнули бы ярче, чем от ее взгляда! Истошный вой потряс стены, злосчастные создания корчились в огненных языках, поспешно бежали те, кто избежал смертоносного взора, а сам Арзауд невольно попятился, испуганный неведомый ему силой.

— Кто ты? — прохрипел он.

— Я — женщина, у которой ты отнял надежду!

Гигантская туша Арзауда, раскачиваясь, теряя на ходу сучки и куски коры, устремилась к выходу, но, настигнутая гневными глазами мстительницы, завертелось на месте, вспыхнула и, наконец, с треском взорвалась, расшвыривая в стороны горящие щепки. Арзауду пришел конец.

Быть может, сыграло роль то обстоятельство, что ослабла сила демона — ведь от Луны осталась лишь ущербная половинка, а может быть, заряд ненависти Матильды был непобедимо могуч, но результат один: догорала, потрескивая, погибшая нечисть, разбежалась уцелевшая, откуда-то доносился жалобный разноголосый вой, дым торопливо уходил в отдушины под потолком.

— О, подлая и мерзкая… — раздался голос позади Матильды.

Мгновенный поворот, удар (пригодились-таки навыки Стальной Молнии!) — и посыпались осколки хрустального зеркала. Тильда еще не вышла из воинственного ража и озиралась: не объявится ли новый противник. Противника пока не было, а из-за трона почтительно пропищало:

— Вас отвратительный просят…

— Чего он просит? — прорычала дева.

— Поговорить им с вами надо, — пояснило из-за трона.

— Ну, слушаю! — Матильда опустила рубель.

На сей раз изображение осторожно возникло в самом дальнем углу зала.

— О, подлая и мерзкая…

— Ты чего ругаешься, облезлый? — перебила его дева.

Старый плешивый черт недоуменно вытаращился:

— Но это же титул! Вы завоевали его в борьбе, и теперь он ваш!

— Титул, говоришь? — Матильда подумала и изрекла: — Зови меня просто уважаемой и хватит.

— Уважаемая Матильда де Спеле, — продолжал отвратительный торжественно: — вы победили тысячного Арзауда и можете воссесть на его трон. Отныне все его слуги — ваши слуги, все его земли — ваши земли, все его жены ваши жены… Пардон!

— А мужей у него нет? — расхохоталась Матильда. — На кой черт мне его жены?

— Мужей… Мужья — не проблема для вас. Вашей железной руки будут добиваться принцы преисподней! Ох, чует мой нюх, что недолго вы будете украшать сей трон… — залебезил отвратительный. Ведь точно, вознесется она вскоре на недосягаемую высоту (то есть, опуститься недосягаемо низко). Быть может, тогда вспомнит старого служаку, наградит, повысит (то есть понизит)…

Но даже перспектива трона и преисподних принцев не вскружила Матильде голову, тут де Спеле был неправ.

— Ладно, поболтали — и хватит! — отрубила стойкая девица. — Мне пора.

— Но трон! Позвольте, так не полагается! Это нарушает все законы! — возмутился отвратительный, пытаясь изнутри стереть копоть с волшебного зеркала.