Ржавое золото

Вот так наш герой прикончил свою Смерть. Ведь Смерть у каждого лишь одна… Хотя и едина для мира смертных. Словно миллионы, миллиарды пастей одного чудовища. И лишь однажды жадная пасть пожирает человека, его пасть. Отруби эту хищную голову — и другие тебя тронуть не посмеют, не твои они, чужие. Ага, кажется, вот удачное сравнение: Смерть едина, будто исполинская амеба, и к каждому протягивается одна псевдоподия-ложноножка. Уничтожь ее — и проблема твоего личного бессмертия решена! А так как весь организм Смерти не сталкивается с сопротивлением (за исключением всего нескольких случаев), то он не обладал защитным механизмом, не ощущал боли при гибели своих псевдоподий, и потому случай Фредерика Доминика Теофила не был осознан и зафиксирован.

Итак, Рене де Спеле (ибо отныне я буду называть его этим, избранным им самим именем) убил свою Смерть и… Тут же попытался возвратиться в свое тело. Но его удержала чешуйчатая рука.

— Хочешь вернуться сейчас? — с некоторым удивлением спросил Ленивый Дракон.

Да, хочет, очень хочет, душу неудержимо влечет в привычное жилище. О, как ужасно бросить его на поживу разложению! Молодое, очень даже недурное собой, жадное к жизни, к наслаждению. И оно еще живо, живо каждой частицей своей, каждой каплей крови. Покинутое душой, оно жаждет ее, готово принять предательницу, служить ей, исполнять ее прихоти. Вот и сейчас оно не просто так скорчилось — это рефлекторная попытка зажать рану! А уж, какие спасательные отряды работают внутри!

Рене, Рене де Спеле, какой же ты подлый предатель! Не зря же многие народы считают самоубийц преступниками! Миллиарды лет ковалась цепь жизни, чтобы создать твою плоть, матушка в муках рожала тебя, кормила, сколько сил положила, выращивая и воспитывая, а ты… Предатель!

Так думал в тот момент Рене, хотя он вовсе не был предателем. Ибо с самого начала было оговорено, что тело тоже пройдет перезапись, будет исправлено, и может быть воссоздано в любой момент. И душе вовсе не требовалось тут же в него возвращаться. Но дело в том, что в Рене заговорил, вернее, заорал, заглушая доводы рассудка, инстинкт самосохранения, тяга к жизни. Очень древняя, между прочим, сила, уже микробы и одноклеточные ею наделены. Вирус — и тот жить хочет! А представляете, когда потребовали дальнейшего существования все мириады клеток многоклеточного человеческого организма? Тут уж бедная душа сопротивляться, ну никак не могла и безудержно рвалась к родному телу. Долгонько потом пришлось обхаживать и обманывать этот самый инстинкт, чтобы он отпускал душу Рене пошляться по свету. И это при том, что Срединной был не обычным призраком, душа коего прикована к месту смерти и обречена наблюдать распад своего не погребенного праха…

— Отвечай! — потребовал Старейший, кивая на тело.

Ну да, вы ведь уже поняли, что Ленивый Дракон — это ведь наш старый знакомец Старейший. И никакой он, разумеется, не дракон…

— Да. Вернуться. Сейчас, — выдавил Рене.

Мир перед бесплотными глазами расплылся, бесплотный нос шмыгнул, и по бесплотным же щекам заструились призрачные слезы.

— Погоди, исправлю хотя бы. Закрой глаза, — посоветовал Старейший.

— Нет. Хочу видеть. Это — мое.

Да, наверное, не стоило все же смотреть, как чешуйчатый великан склонился над твоей плотью, как лиловый туман окутал ее, стал растворять. Истаяла одежда, кожа, мышцы, кости…

— Верни! — отчаянно вскрикнул Рене. Старейший насмешливо позеленел — и вот уже возвратились кости, вот обросли мышцами, кожей. Вот уже также скорчившееся, но невредимое тело втянуло воздух и мирно задышало. А смертоносный кинжал покоился рядом. Но кровавые пятна и дыры исчезли с восстановленной одежды — исправлять, так исправлять!

— Ступай! — едва успел проговорить Старейший, как Рене тут же вселился в прежнее законное жилище. Собственно, жилище уже не было прежним, ибо изменилась и душа Рене, отныне она была неразрывно связана со Старейшим. Словом, это уже был Срединный, правда, его наиболее приближенный к человеческому виду вариант. А предстоял еще ему длинный путь удивительных метаморфоз вплоть до энергоинформационного поля.

Короче, воссоединившийся Рене, буркнул что-то неразборчивое, вскочил и сбежал в спальню, едва различая путь сквозь пелену слез, ибо тело, послушное душе, также разразилось настоящим ливнем вполне материальной влаги. Впопыхах воскресший даже позабыл отцовский кинжал. Кстати, этот кинжал очень пригодился впоследствии, когда наш герой, разыскивая Ржавую Цепь и Ключ, выступал в роли эффектного окровавленного призрака, жертвы не то разбойников, не то любовной неудачи.

* * *