Ржавый капкан на зеленом поле

– Ладно, отец! – Инга тронула меня за рукав. – Перебьемся! Я сниму с постели матрац и устроюсь на полу. Ну стоит ли ни с того ни с сего выбрасывать на ветер, пусть даже горный, две пары новеньких туфель?

Но я не был настроен на шутливую волну:

– Неужели ты ни о чем другом, кроме туфель, думать не можешь?

– Почему же? Джинсы, например, тоже не выходят у меня из головы.

Переговоры у распорядителя кончились явной неудачей. Это я прочитал на славном личике Оливии, когда она возвратилась к своему рабочему месту.

– Мне очень жаль, господин профессор… – Она развела руками.

– Распорядитель возражает?

– Он говорит, что…

– Позовите-ка лучше его самого. Зачем вам взваливать на себя тяжкую роль посредника?

Оливия вроде бы даже обрадовалась:

– Как прикажете, господин профессор!

И вот передо мной предстал лысеющий мужчина средних лет с заметным «пивным» брюшком. Несмотря на жару, он был облачен в черную пару с бабочкой. Ощущалась в нем гостиничная выучка высокого класса.

– К вашим услугам, господин профессор.

Его баритон был напитан глубоким чувством собственного достоинства и самоуважения.

Я объяснил ему, почему нас с Ингой не устраивает двухместный номер, пусть даже самый шикарный.

– К великому моему сожалению, в отеле в настоящий момент не имеется в наличии свободных одноместных номеров, – провозгласил он.

– Это странно.

– Ничего странного, господин профессор. Самый разгар туристского сезона.

– Но ваша портье сказала нам нечто совершенно противоположное.

Он метнул в нее молниеносный испепеляющий взгляд. Бедная Оливия даже съежилась.

– Портье – простой исполнитель, она понятия не имеет о заказах. Ими в отеле ведаю только я. Свободные номера действительно есть, но все они бронированы. Подходят поезда, и наши гости тоже. Как я им скажу, что их телеграфный заказ отменен?.. Может быть, завтра, господин профессор.

Распорядитель лгал, я видел это совершенно отчетливо по легкой издёвочке в его водянистых, с густой сетью красных прожилок глазах. Почему-то он изо всех сил старался всучить мне этот двести второй номер. Почему-то ему было нужно, чтобы мы вселились именно туда. Иначе с чего бы он стал так упрямиться? Наоборот, вышколенный персонал австрийских гостиниц всегда идет навстречу посетителям, даже стремится предугадать их желания.

– Что ж, – сказал я, – тогда мы попытаем счастья в других отелях… Фрейлейн Оливия, не окажете ли любезность вызвать такси?

Издевочка в глазах распорядителя исчезла, в них шевельнулось беспокойство.

– Вряд ли вы сейчас что-нибудь найдете в Инсбруке, господин профессор. Я же сказал: разгар летнего сезона. Туристы идут косяками.

– На худой конец, заедем в магистрат. Дежурный, наверное, что-нибудь придумает. У них там, мне говорили в Вене, есть места для приезжих.

Упоминание о магистрате, как я и рассчитывал, подействовало. Ведь, в конце концов, если я пожалуюсь, распорядителю придется держать ответ перед городскими властями. Профессор, публицист, гость отдела печати…

– Одну минуту, господин профессор, я перезвоню по этажам. Может быть, может быть…

Он важно удалился к себе.

– Ваши листки прибытия, пожалуйста, – попросила Оливия. – Я их зарегистрирую.

– Но ведь еще неизвестно…

– Теперь он найдет! – Миловидная портье бросила на меня одобрительный взгляд. – Найдет!

И он действительно нашел. Вернулся из своей каморки какой-то мягкий, добрый, сияющий весь.

– Представьте себе, господин профессор, номер триста семь и триста четыре! Два великолепных номера, один напротив другого. И никакой доплаты – цены совпадают идеально… Только не на втором этаже, к сожалению, а на третьем, – добавил он с искусственной озабоченностью, словно это могло иметь хоть какое-нибудь значение. – Они тоже заказаны, но, к счастью, лишь на понедельник… Бой! – позвал он.

От лифта рванул к нам бой – патлатый, униформированный так же, как Оливия, дылда. «Бой» – по-английски значит «мальчик». Этому «мальчугану» было за тридцать.

– Вещи господина профессора! – скомандовал распорядитель, и бой моментально подхватил оба наших места. – Триста седьмой номер для самого господина профессора, триста четвертый – для фрейлейн… Триста седьмой – для профессора, – почему-то счел нужным повторить он.

– Слушаюсь!

Мы поднялись на лифте и пошли вслед за боем по длинному коридору с многочисленными поворотами – здание было выстроено уступами.

– Прошу! – Он отпер дверь триста седьмого номера и посторонился, приглашая меня войти.

– Иди ты, Инга!

Но бой не дал ей пройти. Не грубо, не став на пути а будто случайно неловко развернув чемодан.

– Простите, фрейлейн, этот номер предназначен для господина профессора.

Инга захлопала глазами:

– А какая разница?..

– Он… удобнее, больше, прекрасный вид на Южную цепь.

– Замечательно! – Я изобразил на лице восхищение. – Вот пусть моя дочь им и любуется. Молодым девушкам полезен прекрасный вид. Словом, Инга, этот номер твой, я дарю его тебе вместе с Южной цепью.

Но бой не отступал:

– Господин распорядитель сказал…

– Господину распорядителю совершенно безразлично, кто из нас в каком номере будет жить.

Именно в этом я не был уверен!