– Как сказать! У нас тут, в горах, быстро темнеет. Светло, светло – и раз! Будто штору задернули.
– Так мы ведь еще завтра будем. Приедет из Вены Вальтер Редлих, мой давний товарищ. Он тоже тиролец. Здесь родился, здесь рос. Все тут знает.
– Вальтер Редлих?
Как все-таки улыбка преображала его лицо! Вот сейчас она исчезла, и все стало крупным, массивным, грубым. И нос, и скулы, и подбородок. Макси тоже красотой не блистала. Но у нее очертания лица были мягче, женственнее.
– Вы его знаете?
– Ну кто же в Австрии не знает историка Вальтера Редлиха!
Слова вроде бы и лестные, но вот интонация… Неопределенная какая-то, непонятная. Осуждает его, что ли?
Нас сковало вдруг неловкое молчание.
– Знаете, – начал он первый, шевельнув скулами, – вы ведь его, наверное, по тем временам еще помните. Молодой был тогда, боевой, что и говорить!
– А теперь?
– Теперь про него этого уже не скажешь.
– Наверное, потому, что ушел в науку.
– Э, нет, товарищ Ванаг! – Тракл, не соглашаясь, прихлопнул своей широкой ладонью по краю стола, и тот, скрипнув, качнулся. – Я так понимаю: настоящий человек – это тот, который никогда не уходит в кусты. Видит перед собой врага – и на него! Конечно, у каждого оружие свое. Один разит врага кулаком, другой, если до того дошло, и штыком, третий – пером. Но разит! А щекотать пятки – это не разить. Это врагу даже приятно: кому не приятно, когда ему пятки щекочут? И не дело это для настоящего человека – пятки щекотать. Не дело! Я так понимаю. Если, конечно, человек чего-нибудь да стоит.
Он распалялся и становился все более похожим на сестру, когда она вступала в идейные бои. А уж тут наша Макси пощады не знала. Невзрачная, маленькая, она преображалась на глазах, когда, перегибая палку, клеймила кого-нибудь из своих австрийских товарищей, работавших в нашей газете, как «соглашателей и трусов». И только потому, что они, по ее мнению, проявляли недостаточную активность во время демонстрации или митинга.
Очевидно, Иозеф Тракл тоже перенял эти качества своей старшей сестры.
– Нет, вы только не подумайте, что я какой-нибудь там максималист! – Он энергично потряс головой, словно оспаривая мои мысленные выводы. – Я понимаю, наука – это инструмент потоньше булыжника. Журнальные статьи в окна не швыряют. Но скажите мне, пожалуйста, как бы вы, например, поняли такое выражение: «В каждой стране – свой марксизм»?
– Ну, это старый лозунг австромарксистских оппортунистов. Им довольно ловко оперировали всякого рода социал-предатели и ревизионисты.
– Совершенно верно! – Хорошо, что в гостиной, кроме нас, никого не было; Тракл говорил громко и запальчиво, будто выступал на митинге. – Да и сейчас тоже находятся такого рода мудрецы. А ведь свой марксизм – это никакой не марксизм, верно? Марксизм – это только общий, интернациональный. Или никакой – я так понимаю! А тут приходит ваш друг Вальтер Редлих и заявляет в своей статье, что, в общем и целом, недоучитывая и переучитывая, принимая во внимание и опять-таки не принимая во внимание… Одним словом, в каждой стране – свой марксизм! А это что такое значит? Душу из марксизма вынуть, я так понимаю. Какой же это марксизм, если в каждой стране свой?..
– Так прямо и написал? – не поверил я.
– Смысл такой… А ведь хочет, чтобы его считали прогрессивным ученым и вообще ух каким передовым человеком!
– Я полагаю, вы не совсем его поняли. Скорее всего, он говорил об особенностях применения учения Карла Маркса в каждой стране. А это совсем другое дело.
– А! – Тракл смотрел на меня с осуждением. – Нет, я, извините, понимаю. Уж я-то все понимаю! Хвостом он крутит, этот ваш ученый Редлих, вот что! Хочет, как у нас в Тироле говорит простой народ, и пиво выпить и пену не сдуть… Ох, да что это я! – вдруг спохватился он и сразу заулыбался смущенно: – Разве ж так можно с гостями? Простите меня, товарищ Ванаг! Вы к нам, можно сказать, в дом с визитом, а я вам на стол наше грязное белье!..
И как раз в этот момент вошла Инга.
– Вот ты где, отец! А я наверх сбегала, вниз, опять наверх. Нет – и все! Пока не догадалась спросить у Оливии.
Я их представил друг другу. Лицо Инги дернулось от боли, когда Тракл радостно кинулся жать ей руку. Но духам обрадовалась:
«Коти»? – разглядела этикетку.
– А я в них неважно разбираюсь. Пахнут – и ладно… Ну вот, уже и темнеет, – он разочарованно покачал головой. – Теперь остается только в ресторан.
Но тут мы оба дружно запротестовали. Сколько же можно! Сплошные обеды и ужины!
– Как тогда быть? – крупное лицо Тракла озадаченно вытянулось. – Магистрат уже за все уплатил.
– Ну и пусть считается, что мы поели, господин Тракл!
– Нет-нет! – Тракл поморщился и посмотрел на Ингу просительно. – Если можно, называйте меня «товарищ». Уж для кого, для кого, а для советских я не господин.
– С удовольствием… Но одно только условие: никаких ресторанов!.. Нет, честное слово, я тут у вас, в Австрии, каждый день прибавляю в объеме на сантиметр. Не могу…
– Но ведь должен же я для вас что-нибудь сделать. Вы же гости.
– Покатайте нас лучше по городу.