С четырех сторон горизонта

Оживут на поблекших страницах и старинные открытия неведомого и забытые мысли, суждения, догадки, через которые пролегает дорога к открытию. Путешествие будит творчество, ведет к размышлению.

Вот какие примечательные для своего времени мысли о природе Земли родились у натуралиста Лепехина в результате его экспедиций и долголетних научных работ.

«Если бы возможно было нам обозреть половину нашего шара, какое преузорчатое и испещренное поле открылось бы глазам нашим», — писал Лепехин. «Преходя от знойных стран до последних земли пределов, простирающихся к северу, усмотрели бы мы во всяком климате собственные и отменитые произрастения».

Непривычным и не сразу попятным для нашего современника языком излагает ученый конца XVIII века разумеющуюся ныне для нас мысль о взаимной связи между климатом, растительностью и животным миром в знойных странах и «на северных земли конечностях».

«Преходя же средину между сими крайними пределами теплоты и стужи, всюду встретили бы нас удивительные в растениях перемены, приумноженные и другими обстоятельствами. Высочайшие горные хребты, покрытые снегами, и в самых знойных климатах глубоким северным странам уподобляющиеся, собственными себе красуются былиями, пространные степи, неизмеримые моря, реки, пески… оссбенными гордятся произрастениями»[55].

Так раздумывал в давние времена путешественник о природе нашей планеты. Сто лет спустя В. В. Докучаевым был открыт закон географической зональности; это было большое открытие, одно из самых больших в истории географии как науки. Оно так же тесно связано с путешествиями, как открытие Америки Христофором Колумбом. Только для того, чтобы сделать это открытие, мало было проплыть, проехать, пройти… Надо было еще уяснить, познать, проникнуть в потаенные природные связи, прочитать великую книгу природы, разобраться в ее письменах.

КАРТИНЫ ПРИРОДЫ

Перед нами вновь океан, вновь плывет испанский фрегат дорогой Христофора Колумба. И хотя со времени генуэзского морехода миновало три века и дорога, проторенная им, уже стала привычной для моряков, путешественнику, который всматривается с палубы корабля в туманный горизонт океана, чудится, что он на пороге неведомого.

«Каков открылось мне счастье. У меня кружится голова от радости», — так писал он в день отплытия в прощальном письме друзьям.

«Я буду, собирать растения и окаменелости, производить прекрасными инструментами астрономические наблюдения, я буду химически анализировать состав воздуха… Но все эго не главная цель моего путешествия. На взаимодействие сил, на влияние мертвой природы на животный и растительный мир, на эту гармонию должны быть неизменно направлены мои глаза»[56].

Строгое торжественное чувство владеет путешественником. Ему дано испытать высокое наслаждение, увидеть величественные картины природы, проникнуться их красотой, отыскать в них глубокие закономерные связи.

Проплывают возле фрегата, подобно сияющим звездам, бесчисленные стаи студенистых медуз. Их фосфоресцирующий свет превращает зеленоватую поверхность вод в огненное, отливающее розовым заревом море. И этот мерцающий холодный огонь среди вод напоминает о том, что жизнь окружает человека повсюду. Ни очарование беспредельности океана, ни дыхание соленого ветра, ни одно из многочисленных ощущений, испытываемых при созерцании природы, не действуют так глубоко и сильно, как это прекрасное ощущение полноты повсюду разлитой жизни. Так думает путешественник, плывущий по старинным путям открывателей в океане. Его зовут Александр Гумбольдт. Он немецкий естествоиспытатель. Путешествие его в Южную Америку началось в июле 1799 года.

Корабль подошел к острову Тенерифе, самому большому из группы Канарских островов в Атлантическом океане. Моряков ожидает стоянка. Тенерифе — полустанок на долгохМ пути от европейского берега к побережью Южной Америки.

Гумбольдт и его спутник ботаник Бонплан сходят на землю. Еще накануне путешествия мечтал Гумбольдт о том, как он увидит на этом острове два примечательных каждое по-своему творения природы: знаменитое драконово дерево тенерифского городка Оротавы и Тенерифский пик, громадную вулканическую вершину. Еще в детские годы, увидев драконово дерево в старой башне ботанического сада в Берлине, Гумбольдт загорелся первой детской мечтой о далеком путешествии на родину этого дерева в жаркие земли. Ныне эта мечта нежданно сбылась. Перед пим патриарх растительного мира земли, один из древнейших обитателей нашей планеты. Это дерево, видимо, начало расти задолго до сооружения египетских пирамид. Гумбольдт бережно измеряет окружность исполинского дерева. Оно имеет шесть метров в диаметре. В большое дупло можно видеть, что ствол внутри уже пуст. Время тысячелетий изъело его. И все-таки на коротких ветвях видны жесткие маленькие розетки. Указывая на них своему спутнику, Гумбольдт восторженно восклицает: «Это дерево все продолжает нести цветы и плоды. Старость и проявление обновляющей силы находятся в постоянном сочетании друг с другом».