С чистого листа 2

— Нет, но можно сказать и так. Это младший сын моего лучшего друга.

— Я могу сделать пару звонков и назначить что-нибудь, — сказала Бэбз.

— Оформи все побыстрее. Мне нужно знать уже на этой неделе, — надавил я.

Они кивнули и ушли. Я позвонил Марти и мы начали обсуждать уже другие вопросы.

В среду утром я поехал в Бетесду, где у меня была назначена встреча по вопросу лейкемии с кем-то. Национальные институты здравоохранения – это разрастающийся кампус, где проводятся исследования и финансируются исследования для правительства. Бэбз и Минди сделали достаточно звонков, чтобы поднять меня повыше в пищевой цепочке.

Бетесда оказалась не так далеко от дома на Тридцатой, но водителю пришлось потратить немного времени, чтобы найти место для парковки и проехать через главный вход. В те дни до событий одиннадцатого сентября на входе еще не проводили полного обыска. Молодая девушка на ресепшене узнала мое имя и вызвала кого-то, и через две минуты появился серьезный молодой человек и позвал меня.

— Добро пожаловать, конгрессмен Бакмэн. Этим утром вы встретитесь с доктором Хейсманом, — сказал он мне.

— Ведите.

Меня проводили внутрь, и мы несколько этажей вверх проехали на лифте. Меня провели к кабинету с табличкой на двери «Джонатан Хейсман, Исполнительный директор», которую мой провожающий просто толкнул вперед и провел меня дальше в небольшую комнату для ожидания. Меня оставили с секретарем и мой провожающий сразу же ушел. Почти в тот же миг мне указали на внутренний офис, где меня ожидали двое мужчин.

— Конгрессмен Бакмэн, добро пожаловать в Национальные институты здравоохранения. Я Джонатан Хейсман, исполнительный директор. Здесь бы еще присутствовала и доктор Хили, но она уехала на конференцию в Сан-Диего на этой неделе, — сказал первый мужчина, худощавый и слегка аскетично выглядящий с подстриженными бородкой и усами.

Он протянул руку, и я ее пожал.

— Все в порядке. Это только выяснилось, доктор… Полагаю, обращаться к вам «Доктор»?

Он кивнул.

— Да, доктор медицины и кандидат наук. Это доктор Гарри Холлингс, мой коллега из Национального института рака, одного из наших подучреждений.

Я повернулся ко второму, особенно невзрачному мужчине примерно моего роста и плотнее меня килограмм на десять. Он также протянул мне руку и мы обменялись рукопожатием.

— Приятно познакомиться с вами, господин конгрессмен, хоть и при таких обстоятельствах.

— Благодарю вас. Согласен, не так бы я хотел знакомиться с кем-либо.

Хейсман жестом пригласил нас присесть.

— Почему бы нам не сесть и не обсудить все это, — мы расположились в креслах, и он начал разговор: — Как я понимаю, у вас есть друг, полагаю, избиратель, у которого ребенок с лейкемией.

Мне пришлось улыбнуться на это:

— Близко, но не совсем точно. Это не избиратели, а очень близкие друзья. Их младшему сыну только что был поставлен диагноз острой лимфоцитарной лейкемии, — я достал из кармана брошюру, уже изрядно потрепанную, и положил на стол. — Изначально диагноз был поставлен в клинике Джона Хопкинса, но затем диагноз подтвердили пару дней спустя в клинике Майо.

— И что же привело вас к нам? — спросил Холлингс.

— Не знаю. Что я могу сделать, чтобы помочь?

Хейсман посмотрел на Холлингса, который задал мне несколько вопросов. Когда они заметили первые симптомы? Когда они отвезли Картера в клинику Джона Хопкинса? Когда они отвезли его в Рочестер? Когда начали лечение? На все вопросы я ответил настолько полно, как только мог.

— Господин конгрессмен, должен вам сказать, что ваши друзья уже выполняют все предписания, которые мы даем людям. Они серьезно отнеслись к симптомам, занялись медицинским обследованием, посетили специалистов, и даже подтвердили диагноз. Они ничего не запустили, и уже находятся в настолько хорошем учреждении, которое только можно сыскать.

— Он излечится? — спросил я.

Холлингс нахмурился и пожал плечами, подняв руки в беспомощном жесте.

— Сэр, я просто не могу знать. Шансы высоки, но не стопроцентны. Хорошая новость в том, что замеченная на ранних стадиях лейкемия в раннем возрасте – это одна из форм рака, поддающаяся лечению. Шансы больше, чем пятьдесят на пятьдесят. Плохая же новость в том, что это все равно очень серьезная болезнь, и ничего нельзя гарантировать заранее.

— Я понимаю это. Скажите мне, есть ли какие-либо клинические испытания, экспериментальные лекарства, или что-нибудь еще, что можно сделать? Есть ли какой-нибудь доктор, к которому я могу их отправить, не важно, где, хоть на краю света?

Он покачал головой.

— Нет, не вариант. Медицина развивается все больше с каждым днем, но у нас нет нигде глубоко запрятанной волшебной таблетки.

— Совсем ничего? Деньги – не вопрос. Я имею ввиду, если есть какое-нибудь лекарство даже за миллион долларов, мы можем их потратить, — не отступал я.

— Простите, господин конгрессмен, но у нас нет даже такой таблетки за десять миллионов. Ваши друзья уже и так делают, что могут.