С чистого листа 2

— Господин конгрессмен, некоторые из ваших Республиканских коллег называют вас слишком интеллектуальным. Другие говорят, что вы слишком прагматичны, и еще некоторые говорят, что вы слишком идеалист. Как вы можете ответить на такую критику?

Я улыбнулся и сказал:

— А почему я не могу быть всеми тремя сразу? Возьмите вопрос иммиграции, например. Интеллектуал во мне говорит, что у иммигрантов процент рождаемости выше, чем у коренных американцев. Прагматик во мне советует привлечь эту крупную и растущую группу американцев. И что важнее, идеалист во мне говорит, что эти люди пересекают жаркие пустыни, набиваются в ржавые грузовые корабли и плывут на дырявых плотах и яхтах, чтобы попасть в эту страну. Они видят Америку как светящий всему остальному миру маяк. И я говорю им: «Присоединитесь к нам! Станьте частью нас! Помогите нам поддерживать этот маяк!» Что я имею в виду, так это то, что со всех трех точек зрения я могу либо быть регрессивным и прятаться в прошлом, либо быть прогрессивным, и я выбираю быть прогрессивным и смотреть в будущее!

Ньюта это не впечатлило. Я нарушал нашу одиннадцатую заповедь «Не говори правду, если она противоречит нашим тезисам!»

Он все еще был во главе Палаты, и все еще имел под рукой достаточно Республиканских конгрессменов, чтобы подкинуть Клинтону поводов для печали. Я не смог вспомнить, как это было на моей первой жизни, но все прорвалось со скандалом Левински к концу 1997-го года. Оглядываясь назад, я иногда задумывался, что Ньют может так сильно стоять на своем, чтобы отвести глаза от того, что я говорил о его подчиненной партии. Кеннет Старр, начавший расследование по делу мошенничества в Уотергейте, в котором были замешаны Клинтоны, все продолжал рыть. В этом ему помогал и подзуживал Гингрич, убежденный, что где-то там должно быть неопровержимое доказательство, которое он может использовать против Скользкого Вилли. Когда был создан отдел независимых расследований, он мог заглянуть куда угодно и потратить на это сколько угодно.

Как бы я ни презирал Джеймса Карвилла, он был прав, отметив:

— Пропустите через трейлерный парк достаточно стодолларовых купюр, и вы обязательно что-нибудь да найдете.

Кен Старр буквально разбрасывался сотнями направо и налево, затем сдавая все результаты правым медиа вроде Drudge Report и Fox News. «Справедливо и равномерно» – ага, конечно! У Старра эти ребята, наверное, стояли на быстром вызове.

Итак, в 1997-м году подарком Клинтона своей семье стала Моника Левински и синее платье, заляпанное его семенем. Сказать, что это был национальный скандал – значит ничего не сказать. Реакция Хиллари была почти ровно такой же громкой. Полстраны хотело увидеть их развод, желательно по телевизору, а другая половина просто хотела, чтобы все это кончилось, но не могла понять, почему она его простила. Я спросил Мэрилин, «вступилась ли бы она за своего мужчину», если бы меня поймали на измене. Она вопросительно на меня посмотрела и ответила:

— Ты с ума сошел?

Я улыбнулся.

— Запишем это как «нет».

— Категоричное «нет»!

— А если вдруг – то я был бы разведен еще до того, как все успокоится?

Она улыбнулась и указала на меня пальцем:

— Даже быстрее!

Я улыбнулся в ответ:

— Тогда, думаю, лучше мне не попадаться.

— Что ты сказал?!

— Ничего, дорогая, — ухмыльнулся я ей.

— Достойно себя веди! — закончила она, пригрозив пальцем для усиления пущего эффекта.

Ньют же доил ситуацию по максимуму. Он требовал, чтобы Клинтон предстал перед Конгрессом и ответил за свои преступления. Как именно измена жене может считаться национальным нарушением, было, мягко говоря, расплывчато. Это так же было связано и с тем фактом, что отрицал измену ей, то есть лжесвидетельствовал на очной ставке перед министерством юстиции через отдел независимых расследований. Учитывая, что отдел сливал все как сито, если бы он признался – это бы оказалось в новостях еще до того, как он доберется домой.

А пока что Кен Старр продолжал копать. Он расследовал не только Билла, но и Хиллари тоже. Вероятно, что он также уделял внимание и Челси. Учитывая, что тогда ей было только семнадцать лет, это казалось бессмысленным жестом, но я все равно слышал перешептывания. Это все нескончаемо затягивалось. Джон Бейнер рассказал мне, что Ньют сознательно затягивает дело, чтобы развязка случилась ко времени выборов.

Джон все еще был другом, и все еще общался со мной, хоть он и знал, что Ньют бы это не одобрил. Он компенсировал это тем, что следовал Гингричу во всем остальном. Одной ночью мы сидели в моем домашнем кабинете в декабре 1997-го, выпивая и обсуждая дела. Он рассказывал мне о планах Ньюта, поскольку я уже не входил в доверенный круг.

Я выслушал, кивнул, и затем спросил его:

— Джон, позволь кое-что у тебя спросить. Ты изменял когда-нибудь Дебби?

— Карл! О таком, черт возьми, не спрашивают! — возмутился он.

— Верно, — ответил я. — Знаешь, мне все равно. Это не мое дело. Это дело ваше с женой. Не думаешь, что это то же самое?