С чистого листа главы 100-165

«Будущая Республиканская Партия» увидела свет в ноябре, как раз вовремя для того, чтобы попасть в список рождественских книг от New York Times. Насколько это касалось Ньюта Гингрича и некоторых Республиканских сил, то она была воспринята так же, как и громкий и сочный пердеж в церкви. Эти ребята активно наседали на голоса белых мужчин, и их не обрадовала идея того, что скоро такой веселухе настанет конец. В результате я следовал схеме участия в утренних ток-шоу по воскресеньям, и там мне пришлось столкнуться с некоторыми Республиканскими коллегами, которые были со мной не согласны.

Это проявлялось в одной из двух форм. Сначала начали выступать академики, которые говорили, что тренды, которые я указываю, на самом деле не происходят (нет, латиносы так быстро не разрастаются; нет, люди не перебираются в города; нет, и так далее, и тому подобное). И затем уже начали выступать политики, которые с серьезным лицом пытались спорить, что Республиканская Партия по сути дружелюбна ко всем американцам, включая и меньшинства. Поднялся полный балаган, когда после этих слов на ток-шоу появились несколько лидеров меньшинств (вице-президент Национальной ассоциации содействия прогрессу цветного населения и руководитель Конференции главенства южных баптистов были особенно забавны), чтобы оспорить это самое Республиканское дружелюбие.

Думаю, моим лучшим моментом в таких дебатах стало одно утро на «Встрече с Прессой». Рассерт спросил меня:

– Господин конгрессмен, некоторые из ваших Республиканских коллег называют вас слишком интеллектуальным. Другие говорят, что вы слишком прагматичны, и еще некоторые говорят, что вы слишком идеалист. Как вы можете ответить на такую критику?

Я улыбнулся и сказал:

– А почему я не могу быть всеми тремя сразу? Возьмите вопрос иммиграции, например. Интеллектуал во мне говорит, что у иммигрантов процент рождаемости выше, чем у коренных американцев. Прагматик во мне советует привлечь эту крупную и растущую группу американцев. И что важнее, идеалист во мне говорит, что эти люди пересекают жаркие пустыни, набиваются в ржавые грузовые корабли и плывут на дырявых плотах и яхтах, чтобы попасть в эту страну. Они видят Америку как светящий всему остальному миру маяк. И я говорю им: «Присоединитесь к нам! Станьте частью нас! Помогите нам поддерживать этот маяк!» Что я имею в виду, так это то, что со всех трех точек зрения я могу либо быть регрессивным и прятаться в прошлом, либо быть прогрессивным, и я выбираю быть прогрессивным и смотреть в будущее!

Ньюта это не впечатлило. Я нарушал нашу одиннадцатую заповедь «Не говори правду, если она противоречит нашим тезисам!»

Он все еще был во главе Палаты, и все еще имел под рукой достаточно Республиканских конгрессменов, чтобы подкинуть Клинтону поводов для печали. Я не смог вспомнить, как это было на моей первой жизни, но все прорвалось со скандалом Левински к концу 1997-го года. Оглядываясь назад, я иногда задумывался, что Ньют может так сильно стоять на своем, чтобы отвести глаза от того, что я говорил о его подчиненной партии. Кеннет Старр, начавший расследование по делу мошенничества в Уотергейте, в котором были замешаны Клинтоны, все продолжал рыть. В этом ему помогал и подзуживал Гингрич, убежденный, что где-то там должно быть неопровержимое доказательство, которое он может использовать против Скользкого Вилли. Когда был создан отдел независимых расследований, он мог заглянуть куда угодно и потратить на это сколько угодно.

Как бы я ни презирал Джеймса Карвилла, он был прав, отметив:

– Пропустите через трейлерный парк достаточно стодолларовых купюр, и вы обязательно что-нибудь да найдете.

Кен Старр буквально разбрасывался сотнями направо и налево, затем сдавая все результаты правым медиа вроде Drudge Report и Fox News. «Справедливо и равномерно» – ага, конечно! У Старра эти ребята, наверное, стояли на быстром вызове.

Итак, в 1997-м году подарком Клинтона своей семье стала Моника Левински и синее платье, заляпанное его семенем. Сказать, что это был национальный скандал – значит ничего не сказать. Реакция Хиллари была почти ровно такой же громкой. Полстраны хотело увидеть их развод, желательно по телевизору, а другая половина просто хотела, чтобы все это кончилось, но не могла понять, почему она его простила. Я спросил Мэрилин, «вступилась ли бы она за своего мужчину», если бы меня поймали на измене. Она вопросительно на меня посмотрела и ответила:

– Ты с ума сошел?

Я улыбнулся.

– Запишем это как «нет».

– Категоричное «нет»!

– А если вдруг – то я был бы разведен еще до того, как все успокоится?

Она улыбнулась и указала на меня пальцем:

– Даже быстрее!

Я улыбнулся в ответ:

– Тогда, думаю, лучше мне не попадаться.

– Что ты сказал?!

– Ничего, дорогая, – ухмыльнулся я ей.

– Достойно себя веди! – закончила она, пригрозив пальцем для усиления пущего эффекта.